Искатель. 1985. Выпуск №1

Попросил стакан воды. Выпил, поблагодарил. И вдруг заметил, что в ее глазах что-то мелькнуло… какое-то облачко прошаось по зрачкам. Она медленно протянула руку за стаканом.

Я почувствовал упругость ее пальцев и, как ни загрубели мои руки, уловил колючее тепло чужой ладони. Не так уж трудно мне было представить себя на ее месте, когда вокруг все рушится и нельзя понять, что же будет дальше: может быть, действительно придут дикие скифы, и поставят вокруг свои скифские шатры, и будут жарить мясо и разрушать все, что уцелело, как было когда-то… Вряд ли она прислушивалась к голосам мудрецов, видевших происходившее в ином свете. Она была женщиной, принимала многое на веру, а теперь все рухнуло и надо присматриваться к жизни наново. Так я видел ее тогда.

— Расскажите, что происходит сейчас? — спросила она.

— Гитлеру конец! — сказал я. — Будет новая жизнь.

— Какая долгая страшная война, — сказала она.

— О, вы не видели настоящей войны, фрау! — сказал я. — Вы должны представить себе деревни и города, сожженные дотла, виселицы, детей, умирающих от голода… И все равно это будет только часть правды. Потому что есть еще концлагеря.

— Это страшно! — воскликнула она. — Неужели все… правда?

— Иначе я не был бы здесь.

— Да, да, я понимаю. Вы, русские, всегда были далеко, и война где-то очень далеко… пока я не увидела вас.

— Как вас зовут?

— Хильда.

— Валентин.

Она улыбнулась… Это была улыбка Джоконды. Я сказал ей это.

— Вы мне нравитесь, — сказала она.

Скользнув по мне взглядом, она вдруг вышла в соседнюю комнату, а я подошел к зеркалу. На меня смотрели широко расставленные серые глаза, лицо было небритым, обветренным, брови приподняты. Неровная линия губ, широкий лоб, прямой нос — я всматривался в этого человека и пытался его понять… Вошла она. На ней было теперь темное платье с тяжелыми кружевными сборками, с глубоким вырезом на груди. Шею ее охватывали три нитки вишневых бус. В ней не было ничего от той женщины с близорукими серыми глазами, которая только что предстала передо мной, — ее глаза потемнели от расширившихся зрачков, щеки стали пунцовыми; несколько раз она произнесла мое имя, голос стал резче, рука ее легла на мое плечо.

* * *

На книжных полках темного дерева стояли старые книги. Я раскрыл одну из них, прочел вслух:

— «А теперь пора, о даритель сокровищ, рассказать о Гренделе. Я поведаю, как сошлись мы с ним врукопашную…»

— Если бы все варвары были похожи на тебя, — без улыбки, медленно говорила она, — то история была бы другой и даже Римская империя удержалась бы, устояла, за исключением, может быть, римлянок.

На стене висела картина в массивной раме: женщина облокотилась на желтый, теплый от солнца ствол сосны. Одна рука ее была за спиной, ладонь ее и пальцы, наверное, поглаживали тонкую сухую кору. Платье на ней было с таким вырезом, что матовая кожа светилась на овалах груди, и стоило женщине чуть прогнуться в пояснице, грудь освободилась бы от окаймлявшей ее тонкой узкой полоски лиловых кружев. Из-под короткого кружевного рукава как бы выплывала полная красивая рука с крохотным зонтиком и белыми перчатками.

Верхняя атласная юбка подобрана вокруг бедер и заменяла жакет. Нижняя шелковая юбка была лиловой, пышной, она открывала туфли на высоком каблуке, украшенные неувядающими цветами, и темные чулки. Женщина стояла на темно-зеленом замшелом сосновом корне, v одна туфелька была приподнята вверх. Глаза ее слегка прикрыты, голова откинута назад, волосы темные, прическа высокая, но на шею падали густые локоны, свитые в блестевшие на солнце и казавшиеся воронеными кольца.

— Это моя бабушка, — сказала Хильда.

— Не похожа… — сказал я.

— Мой дедушка был художник, это он рисовал.

— Давно, наверное, это было?

— Семьдесят какой-то год прошлого века.

— А ты родилась… — начал было я, но умолк.

Она, должно быть, не поняла моего незаконченного вопроса.

— Вот, смотри, это я, — продолжала она, — это мы у озера…

Я увидел фото. Несколько девочек, среди них коротко остриженная гимназистка с немного раскосыми большими глазами. Это она… А там что? Я подошел и увидел на другом снимке ее, Хильду, и мальчика. Мальчик был меньше ее, и она держала его за руку. На фото надпись: 1920 год.

— О, это было трудное время! — сказала Хильда и подошла ко мне.

— Я не знаю, как было у нас, — сказал я, — я родился в двадцать четвертом.

— Тебе двадцать?

— Да. Исполнилось.

— Моему младшему брату было бы двадцать девять.

— Было бы?.. Значит?..

— Ты угадал…

— Когда это произошло?

— Недавно, совсем недавно.

— Он был на восточном фронте?

— О, он не хотел воевать на восточном фронте…

— Но ему пришлось?

— Да.

— Я устал, — вдруг сказал я. — Если бы ты знала, Хильда, как я устал от всего!

— Я знаю, — сказала она.

— Откуда ты можешь знать?

— Я знаю тебя…

— А… — Я усмехнулся и поймал себя на мысли, что пытаюсь кокетничать с ней. — Ничего ты не знаешь! — громко добавил я по-русски. — Ничего!

Она покачала головой.