Искатель. 1993. Выпуск №6

Толстый раскалывается.

— Послушай, разве слуги созданы не для того, чтобы пасти через замочные скважины, а?

— Дальше?

— Не знаю, что она там мастерила. У нее в руках была железная шкатулка, в которой она принялась копаться…

Он замолкает и тренированным движением, так как Жиртрест привык к такого рода ампутациям, вырывает из носа волос, чтобы потом рассмотреть свой трофей в свете лампы.

— Славный улов, — восхищаюсь я, — сантиметров восемь, не меньше.

— Дарю его тебе, — объявляет Берю, бросая волос на мою подушку. — Итак, на чем я остановился? А! Да… Когда мадам Баронесса закончила свои дела со шкатулкой, она в кресле же подъехала к конторке. Подняла выдвижную крышку и спрятала туда шкатулку.

— Спасибо за информацию, сынок, примем к сведению…

— Минутку, шеф, это еще не все.

— Послушай, ты один заменяешь всю восьмую страницу Франс суар!

— Потом мне захотелось посмотреть снаружи, что это за комната такая. Я сориентировался и вычислил. Ее легко отличить от остальных.

— Почему?

— Потому что это единственное окно с решеткой. Скажу больше, эту решетку поставили совсем недавно — цемент свежий, а прутья еще не успели покрыться ржавчиной.

— Дважды браво, Балбес! Я думаю, что твое повышение по службе приближается с каждым часом.

— Ясно, что не понижение, — нескромно утверждает Берю. — Ладно, пойду займусь своими прямыми обязанностями. И чем только не приходится заниматься, чтобы преуспеть в полицейском деле.

Когда я заявляюсь в большой зал на обед, вся машина уже в сборе, как выражается Берю. Меня представляют, мне жмут руку, все млеют от восторга. Я — гвоздь программы для скисающих сливок местного общества. Среди них деревенский пастор преподобный Мак Апюшон, его жена — англичанка, его дочь и его сын. Сам пастор — крупный сухощавый мужчина, одетый с подчеркнутой скромностью, с красным носом и бесцветными глазами. Его половина надменна, как пенсне ее мужа. Дочь — здоровенная телка, взявшая себе на вооружение девиз британской империи: Бог — мой пастух; она прыщава, цвет лица — йеллоу, ноуз длинный.

Сын — красно-рыжий, рыже-ржавый, ржаво-тусклый, рулетоподобный, нерукотворный и к тому же заика.

Кроме Мак Апюшонов, я знакомлюсь с мэром — лордом мистером Эдвардом Сеттом и делаю то же самое с баронетом Изгонусом Долби, отцом того самого Филиппа, который благодаря мне испытал самый большой печеночный приступ. Папаша Долби — настоящий старый стервятник, с крючковатым носом, подбородком в форме рожка для обуви и маленькими хищными глазками.

С невинным видом я спрашиваю, как поживает его славный отпрыск, и он сообщает навострившему уши обществу, что Филипп попал в легкую аварию: он слишком резко затормозил и врезался головой в лобовое стекло, раскроив надбровные дуги, бедняжка. Я сочувствую. Мы принимаем по бокальчику, и Джеймс Майволдерн возвещает о том, что ее Светлость на колесах подана.

Наступает черед Жирного исполнить свое тройное смертельное сальто. Я жду его с легким трепетом.

За столом я оказываюсь между тетушкой Дафни и миссис Мак Апюшон, что само по себе меня не очень радует. Зато напротив меня сидит Синтия, и мы можем сплетать наши ноги и наши взгляды.

На столе вот такой огромный лосось, внутри которого Иона мог бы устроиться со всей своей семьей. Он приправлен не майонезом, а самым что ни на есть английским соусом. Какова же миссия друга Берю? Держать блюдо перед каждым гостем, пока Майволдерн не обслужит по очереди всех приглашенных.

Я дрожу, как будто смотрю телепередачу, показывающую операцию на открытом сердце. Чертовское напряжение, друзья мои!

Все идет гладко, пока обслуживают тетушку Дафни, но когда начинается кормление супруги преподобного, его Берюрьевское Светлейшество чихает на лосося. Это вызывает раздражение слизистой оболочки, и она начинает сочиться (за столом это выражение вполне уместно), и на кончике берюрьевского носа образуется и свисает капля прозрачной жидкости. Толстый хочет избавиться от этого досадного украшения, которое совершенно не соответствует торжественности момента. Он поднимает правый локоть, чтобы вывести рукав на уровень носа, но тем самым нарушает горизонтальное положение блюда с лососем, с которого грациозным каскадом падает острый соус прямо на шею миссис Мак Апюшон, и она поднимает такой визг, будто обнаружила на супружеском ложе вместо своего торговца индульгенциями дворового конюха.

Это вызывает общий шок, да что я говорю: артишок, а точнее, архишок.

Я рассыпаюсь в извинениях. Тетушка Дафни тихо повизгивает, Баронет Долби замечает, что очень обидно испортить такое милое платье (в сиреневых гортензиях на фоне пожара), а также такой вкусный соус. Майволдерн выговаривает Берю на английском, на что тот отвечает по-французски:

— Эй, вы, Мойдодырн, — ругается Опухоль, — встань в пасть сурдину, если не хочешь, чтобы я выплеснул остатки на твои кальсоны.

Затем, поставив блюдо с лососем перед тетушкой Дафни, он оборачивается к матушке Мак Апюшон.

— Это наше дело, дамочка, — изрекает мой коллега. — Не стоит дергаться из-за такой чепухи, дело-то поправимое. Это намного лучше, чем если бы вы сломали ногу.