В сознании девушки промелькнуло уже далекое и призрачное воспоминание о днях тяжелой болезни. Она лежала в полубредовом состоянии и переживала мучительные часы кризиса; ее бросало то в невыносимый жар, то в пронзительный холод. В тот момент мысли, как и речь, были настолько логически бессвязны, что она не могла поручиться за безусловную реальность происходящего, но, казалось, навеки запомнила страшный миг, когда внезапно повеяло безвестным холодом, не только сковывающим члены, но и затрудняющим само дыхание жизни замораживающим дуновением неизбежности. Ее тело до сих пор помнило оплетающую ледяную паутину: так паук заматывает в свои липкие сети нелепо барахтающуюся добычу. Было в этом нечто столь неестественное и насильственное человеческой природе, претившее философской концепции жизни, что у девушки при воспоминании об иррациональном холоде судорожно замирало сердце. Страшно было снова мысленно возвращаться в те жуткие минуты, но именно облик старой няни навлек на нее похожие ощущения. Глядя на nounou радостным утром, Флорентина уловила родственность внешнего образа старушки с дуновением смерти, но все перекрывало иное, не внушающее тревогу и страх: безбрежный покой и волны мудрости источали искрящиеся, блестящие старческие глаза. Они будто говорили, что здесь еще не конец, нечего и думать об этом, а стоит со смирением принять щедрый дар, открывающий бесконечные просторы сокровенного знания, не доступного никому из земных смертных.
Вскоре после полудня к девушке зашли maman с лечащим больную врачом, приехавшим к ним издалека по просьбе взволнованной матери. Дела Флорентины несомненно пошли на поправку, и доктор поспешил покинуть негостеприимный дом со столь странными для него обитателями, обособленно жившими в огромном готическом замке в самой глубине леса. Уезжая и испытывая невероятное облегчение, врач все же чувствовал лицемерное удовлетворение от того, что он посетил это мрачное место, печально известное по рассказам и преданиям в городе. Пряча усмешку в густые смоляные усы, он с предвкушением ждал того момента, когда сможет поделиться впечатлениями с родными и близкими друзьями. Стоит только кинуть мимолетный взгляд на этого заурядного в своем любопытстве человека, и можно быть уверенным в том, что городские байки и легенды изрядно пополнятся уже этим вечером.
Так как здоровье почти полностью восстановилось и няня в любой момент могла удалиться в свои привычные покои, девушка решила, что пора наконец действовать и попытаться расспросить ее о событиях минувшего времени, а заодно и выказать ей искреннюю благодарность, излить которую было необходимой потребностью.
— Ма chere nounou, вы дни напролет просиживаете у моей пог стели, ухаживая и развлекая мое уныние любимыми с детства рассказами, что, право, я чувствую себя несколько виноватой, но также и безгранично благодарной вам. Если бы не вы…
Ее голос обессиленно дрогнул, и старушка хотела было что-то сказать, но Флорентина предупреждающе подняла руку, жестом прося не перебивать ее и выслушать до конца. Няне только и оставалось, что чуть склонить седовласую голову набок и доброй улыбкой, оставляющей вокруг себя лучистые морщины, приободрить юную воспитанницу.
— Я чрезвычайно признательна вам за всю доброту и внимание, которыми вы окружили меня во время болезни. Знаете, в раннем детстве мне казалось, что вы всегда будете рядом, будете неотъемлемой частью моей жизни, меня самой, но потом вы внезапно отдалились — о, я прекрасно понимаю, что вы ни в коем случае не хотели этого — и я думала, что наше общение безвозвратно утеряно. Но вот вы снова сидите рядом, смотрите на меня такими родными добрыми глазами, и я вдруг ощутила, что вы никуда не исчезали из моего сердца, а более того, всегда будете занимать в нем самое значимое и дорогое место.
Девушка смущенно замолчала, потупив слезящиеся глаза. В наступившей тишине особенно нежно прозвучал несколько хрипловатый низкий голос няни:
— Что ты, Flora, девочка моя, для меня безграничная радость — забота о тебе. Я и не мечтала, что мне еще доведется случай побыть немного с тобой. Одна отрада для меня осталась.
— Ecoutez-moi[9]
, но ведь до моего рождения вы растили та mere, n’est-ce pas?[10] Прошу вас, моя милая няня, расскажите мне о ней, пролейте немного света на столь давние события! Мне не к кому больше обратиться: свидетелей прошлых лет больше не осталось, а те, кто что-нибудь знает, упорно молчат, как по чьему-то велению. Так странно и печально осознавать, что о самом близком человеке знаешь меньше, чем о любом другом из учителей или слуг.