Джессика не заставила себя долго ждать. Не предаваясь лишним прелюдиям, она сразу приступила к работе. Её пышные локоны в причёске, на манер «семидесятых», ниспадали на голую грудь. Контуры нагого тела были размытыми. В тусклом свете ртутной лампы, висящей над дверью, вырисовывались мутные очертания набухших губ, лицо её было затемнённым, но сознание дорисовывало румянец на щеках. Она тяжело дышала, срываясь на стон. Движения её были отточены практикой до совершенства. Соитие с ней не с чем сравнить, она была великолепна.
Её томный взгляд исподлобья завораживает и пленит глубиной глаз, таких больших, на таком миниатюрном лице. Я уже собирался уходить, но не мог насмотреться в её глаза, они были напоминали мне глаза одной девушки, девушки из прошлого. Пытался запомнить её лицо, но словил себя на мысли, что подобное существо, растворившееся в амальгаме оплаченной любви, недостойно места в моей памяти. Оставив деньги, я ушел не проронив ни слова.
Забирая вещи у охраны, невольно подслушал, что сегодня на Арене будет тематическое побоище с тотализатором, где будут раздавать бесплатное пиво всем кто оплатит вход. Пожалуй стоит заглянуть.
* * *
На Арене было людно. Недавно открывшееся заведение бурлило жизнью и ставками. Хотя в искательской жизни достаточно крови и насилия, но все равно каким-то образом это место стало популярным. Своими мыслями о феномене Арены я поделился с Лампой:
— Поразительно, до чего популярным может быть зрелище, которое, по сути, ничем не отличается от того, что большинство видят во время вылазок.
Тимур по прозвищу Лампа — мой третий друг в Мелисе. До искательства он жил в Москве. Работал как белый человек, за чёрную зарплату. Плотно сидел на ускорителях; кайф напрямую зависел от количества грина в кармане, чем меньше, тем дешевле покупался порошок, месяц начинался с кокаина, а заканчивался крепким кофе. Такой образ жизни внёс свои изменения в химические процессы мозга. И вот, когда эти изменения достигли апогея, у Тимура над головой загорелась абстрактная лампа — мультипликационный способ обрисовать пришедшую гениальную идею. Он внезапно осознал, что живёт неправильно. За один час, он раздобыл пистолет, прострелил барыге колени, заставил его танцевать под «Duran_Duran», взял в заложницы шмару, сжёг склад с эмигрантами и случайно застрелил сутенёра. Когда зло было, по его мнению, наказано, он сел за руль угнаного Гелентвагена и покатил в сторону Багровелья.
Сейчас он сидит в высоком кресле слева от меня и курит сигариллу.