Искатель: Проклятие Древней крови

– Можно побольше уважения? Это клоджен моего деда, – возмутился Матьяс Бродэк.

– Задери тебя исбри, Матьяс, мне доложили, что ты мёртв!.. А это ещё что за номер?

Следом за Бродэком на лестницу вышел молодой парень в синей форменной рубашке с посеребренными пуговицами. На воротнике-стойке под горлом щетинились вышитые золотой нитью колючие звезды Академии. Черные кудри перехватывала белая повязка, а под мышкой парень небрежно нес костыль. Парень прятал яркие синие глаза за стеклами круглых очков и избегал прямо смотреть на шефа «Королевского вестника».

– Если у меня и были какие-то сомнения, кого я пригрел за пазухой, сейчас они развеялись, – прокомментировал Алпин Фарелл, красноречивым жестом разгоняя сизоватый дым перед глазами. Подошел к буфету, на открытую полку которого Синия аккуратно положила осколок разбитого горшка, и растёр окурок, используя черепок как пепельницу.

Воцарилась тишина, которую нарушал только скрип рассохшихся ступеней под подошвами сапог грузного искателя. А затем последовали редкие звонкие хлопки ладоней. Алпин Фарелл широко улыбался. Разве что серо-зеленые глаза смотрели холодно и внимательно.

– Блестяще сыгранная постановка, князь! Я впечатлён. Особенно мне понравилась финальная часть, в которой все мои люди неожиданно стали вашими сообщниками и зазвучала о-диурская речь.

– Алпин… – Матьяс начал говорить, но Фарелл остановил его, подняв открытую ладонь. Сжал пальцы в кулак в красноречивом жесте: «молчи». Он опустил глаза на стальной браслет на запястье и ждал, пока ему ответят.

– Шеф? – толкнулся в двойную прорезь на браслете искаженный помехами мужской голос.

– Доурелл, где тебя грифы носят? – весело спросил Фарелл. Он сделал короткую паузу, чтобы многозначительно обвести взглядом всех присутствующих. – Меня тут окружили предатели и имперские шпионы, ты с ними заодно или придешь меня спасать?

– Шеф, не могу говорить. «Ночники» загнали рыжего в угол, я сейчас…

Связь оборвалась. Фарелл оглянулся на князя, который, в свою очередь, задумчиво смотрел на Синию. Она сидела на коленях рядом с очагом и невидяще смотрела на сложенные за каминной решеткой поленья.

– Я помню, вы сказали, что у меня не останется вопросов, ваша светлость. Так вот, теперь у меня их вчетверо больше.

Алишер только отмахнулся. Болезненно морщаясь при каждом шаге и налегая на трость, он проковылял в каминную комнату. Огляделся. Прошипел проклятье себе под нос, хитро связав в одном заковыристом ругательстве задницы демонов и самопальные зажигалки из Академии. Рассеянно похлопал себя по карманам.

– Господа, ни у кого не найдется огоньку и бумаги для растопки? Дама мёрзнет. И, клянусь плащом Создателя, никто не услышит от меня ни единого ответа, пока не угостит этим дрянным горским табаком из высушенного козьего дерьма!

* * *

Ледяная густая тьма с привкусом крови забивалась в нос и рот, стремилась заполнить лёгкие, остановить сердце и заменить собой Игни. Он захлебывался и силился откашлять поселившуюся в груди вязкую тяжесть, но никак не удавалось собрать раскалывающиеся на части осколки реальности и отделить их от бредовых видений.

Кошмар о том, что тело станет всего лишь оболочкой для победившего демона, преследовал всех Новых Древних без исключения с момента инициации. Но то, что происходило сейчас, не было похоже на сон. Скорее на смерть, когда ты уже на дне и не можешь ни вдохнуть, ни открыть глаза из-за разъедающей глаза воды.

«Отец, а правда, что я умру из-за воды?»

Пятилетний Игни охрип от безутешных слёз. Его опять дразнил Энкери: сказал, что его назвали Избранным, поэтому он будет жить вечно, а Игни умрёт от воды, как костерок.

Рубашка отца мокрая, а щёки Игни горячие. Он сидит у отца на коленях и ощущает, как по спине скользит сильная уверенная рука. Эта рука умеет снимать боль и тревогу одним прикосновением.

«Если огонёк будет маленьким и слабым, его сможет затушить и капля воды. А если большим и сильным – никто не сумеет погасить его. Ты ведь вырастешь большим и сильным, сын?»

Маленький Игни кивает и кулаком стирает со щеки дорожку слез.

«Тогда тебе нечего бояться».

Взрослый Игни ощущает себя выпотрошенной рыбой, которую бросили в ведро с водой.

Ресницы слипались от воды. В позвоночник вжималось чужое колено. Обожженная кожа на шее горела так, будто ему поставили клеймо. Игни задыхался, захлебывался и почти умирал – но продолжал жить и бороться за лишний глоток воздуха. О, если бы вокруг была не вода, а сухая степь, как тогда!

Безжалостное степное солнце высушивает траву насмерть, и она ломается под пальцами. Колется, впивается и шуршит. Мертвой степной траве достаточно искры, чтобы разгореться.