Искатель утраченного тысячелетия

— Я приехал в командировку, — начал незнакомец, — уезжаю завтра на Колыму. — Он смотрел на меня жалостливыми глазами.

Я сунул руку в карман за пропуском.

Юноша увидел мой жест. Смутился.

— Простите! Я, кажется, напутал… Я аспирант. Моя фамилия Савушкин. Живу в Москве, в общежитии педагогического института. Я, собственно, не о себе, хочу провести на спектакль своего руководителя темы — вот он внизу под деревом ждет меня, видите?

А вокруг нас уже образовался целый кружок жаждущих попасть на спектакль.

Савушкин просительно прижал руку к сердцу. Я смягчился.

— У меня пропуск на три лица, — сказал я Савушкину, — так что и вы, если хотите… Пожалуйста!

— Спасибо, конечно! Сергей Тимофеевич! — Савушкнн сделал пригласительный жест и скромно отошел в сторону.

Неторопливой легкой походкой подошел к нам невысокий худощавый человек. Седые виски, пестрая тюбетейка, просторная бархатная куртка, какие носили художники в конце XIX века. Загорелую шею обрамлял ослепительно белый отложной воротничок.

— С кем имею честь? — поклонился подошедший.

Я назвал себя.

— Ильменев Сергей Тимофеевич. Премного благодарен за любезность.

Я взглянул на часы. Еще рано. Достал сигареты. Предложил Ильменеву.

— Благодарствую. Не курю. Мои живые экспонаты не позволяют. А спички при себе держу. Всегда.

С этими словами Ильменев быстро вынул коробочку и зажег спичку.

— Вот это коробочка! — восхитился я, различив на ней рисунок и надпись: «Наш ответ Чемберлену» — спичечная коробка двадцатых годов! И подумал с душевным волнением: «Какие исторические вихри веяли над тобой, когда держал тебя в руках художник, сын своего века… А минуты горести или радости, когда твой владелец зажигал спичку… Какие руки держали тебя, какие ветры тушили огонек твоей спички?..»

— Я биолог, а по страсти — собиратель-коллекционер, — сказал Ильменев. — Вот вы пригласили меня в театр, а я приглашаю вас к себе в Ухтомск, в свой подвал. Подвал чаяний и великих недоразумений.

— Как вы сказали?

— Повторяю — я собиратель. Там у меня вы столкнетесь не только со спичечными коробочками. Станете свидетелем горестных недоразумений великих умов, их столкновений с обществом, с эпохой, с природой. Вот, например, что вы скажете о Марате?

— Как «что»? Деятель Французской революции.

— Вы еще многого не знаете.

С этими словами Ильменев вытащил из кармана своей бархатной куртки пачку библиотечных карточек, порылся в ней и протянул мне одну:

— Вот, читайте.

На карточке стоял N 38. И я прочел: «Марат, великий деятель Французской революции, знаменитый «Друг народа», был врачом и физиком. Написал в свое время работу (она получила премию Руанской академии): «Определить степень и условия, при которых можно рассчитывать на электричество при лечении болезней».

Итак, Марат предвидел, что в будущем появится новое направление в медицине — «электромедицина».

— Любопытно, спору нет, — сказал я. — Приеду непременно.

Ильменев протянул мне карточку с адресом:

— Известите. Я вас встречу.

Раздался звонок, и мы вошли в театр. Отыскали три места в шестом ряду, сели. Партер постепенно заполнялся зрителями.

— Повезло мне! — услышал я оживленный голос. — Понимаешь, друг, ведь всего на три дня в Москву приехал, а мне билеты достали! Быть в Москве — и попасть в такой театр! А в котором часу спектакль кончается? Мне еще на Центральный телеграф поспеть, разговор у меня заказан на двадцать три. Поспею?

Меня словно что-то толкнуло: а не сегодня ли у меня междугородний разговор? Опустил руку в карман. Вот она, квитанция заказа. Так и есть! Сегодня в двадцать тридцать. Забыл! Вызвал к телефону Вильнюс и забыл! Скорей домой.

Торопливо простившись с Ильменевым и Савушкиным, я помчался к выходу.

«Вот незадача! — упрекал я себя. — Не посмотрю спектакль…»

Я кинулся к Малому театру: такси… такси…

Но какая очередь на такси!

ПОДВАЛ ЧАЯНИЙ И ВЕЛИКИХ НЕДОРАЗУМЕНИЙ

Было почти темно, когда пригородный поезд остановился на минуту у тихой платформы. Ильменев сердечно пожал мне руку.

— Теперь перейдем через железнодорожное полотно, — сказал он.

Через пять минут мы остановились перед небольшим пмпнрным особнячком — четыре традиционные колонны и дорический портик с причудливым гербом.

Мльменев постучал в маленькое оконце подвала.

— Это, как бы сказать, рабочее помещение «музея». Из подвала лестничка ведет в дом, — пояснил он.

Оконце приоткрылось. Мы увидели женскую фигуру со свечой в руке:

— Пожалуйста, входите, Сергей Тимофеевич.

Спустились в подвал.

— Удивляетесь свече? — спросил Ильменев с легкой усмешкой. — Некоторые мои живые экспонаты очень консервативны и не признают изобретения Яблочкова — Эдисона. Похоже на чудачество? Что поделаешь: ведь люди привыкли приклеивать каждому коллекционеру ярлык чудака. Л на деле он сам приклеивает ярлыки к своим неживым экспонатам и… к тем из живых, кто заслужил. — И он взял из рук женщины свечу. — Мою кунсткамеру можно рассматривать и днем и ночью, — сказал Ильменев. — В этот вечерний час дневные звери, птицы и цветы засыпают, а ночные — просыпаются. Не угодно ли взглянуть?