О! Я их узнал! То было беспокойное биение разных сердец человеческих… Разное биение… Разное напряжение… Совсем не похожие один на другой стуки. Чьи сердца так стучат? Только сердца людей, уставших в спорах с тайной, которую им не удается отгадать… в спорах с самим собою… сердца отвергнутых изобретателей… Звучала многоголосая фуга разных биений сердца: одни из них были переполнены горечью, другие — надеждой, третьи — негодованием, четвертые — отчаянием. И постепенно, из всего оркестра стуков я различил — или мне это почудилось? — совсем особый стук: настойчивый стук одного сердца. Я вздрогнул… Я отличил его: то было напряженное, но уверенное биение сердца Дмитрия Веригина, чей поиск потерянного тысячелетия был прерван, а сам он — забыт.
Пламенев появился со свечой в руке. И я сказал:
— Сергей Тимофеевич! Хочу вас поблагодарить. Необыкновенно интересно.
— Вы это серьезно? Так, значит, не напрасно я пригласил вас к себе?
— Не напрасно! Отправляюсь в Славск.
— Не понимаю. Объясните.
— Простите… В следующий раз… А сейчас мне пора. Прощайте!
И, пожав руку удивленному Ильменеву, я быстро пошел к станции.
Итак — Славск.
Самолет набирает высоту. Летит среди ватных облаков.
Часть седьмая
ФЛЕЙТА ФРАНЦУЗА
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РАЙИСПОЛКОМА ГОРОДА СЛАВСКА
Океан. Беспредельный океан болот. И в этом океане затерялся древний городок Славск.
И вот я в райисполкоме.
— Что? Француз в нашем Славске жил в девятнадцатом веке? И удивительный был человек? Не слыхал ничего подобного. И об этом человеке — фильм? — рассудительно и спокойно спросил меня ясноглазый председатель исполкома. — Впрочем… Почему бы в Славске не жить какомунибудь замечательному человеку? Все возможно — будем судить по аналогии: ведь был же когда-то в Нижнем Новгороде замечательный Кулибин, жил-был в Ржеве Волосков, удивительный химик и часовщик, а в Калуге — Циолковский… Менделеев тоже родом из Тобольска, а не из Москвы. Не место красит человека, а человек — место.
Во время беседы председатель благожелательно, но пристально вглядывался в меня. Изучал.
— Однако вернемся к делу, — прервал он себя. — Значит, будем искать этого вашего француза. Думаю, вам поможет Савич. Гавриил Игнатьевич. Наш краевед. Энтузиаст. Савичи из поколения в поколение ведут летопись нашего края… Вот вам замечательные люди нашего Славска. Гавриила Игнатьевича в Москве в университете при кафедре истории оставляли, а он: хочу домой, в тот край, который вскормил меня… — Продолжая говорить, председатель исполкома нажал кнопку звонка. — У нас в городе и в прилежащих городах вырастает прекрасная молодежь. Но вот беда: молодежь, уезжая в Москву, Ленинград, Киев и кончая там вузы, не возвращается в родные места. А старшин старятся и умирают. И наш гигантский край остается без молодежи. Подростки уже в последних классах начинают мечтать о столице… Хотел бы я убедиться, что фильм о чудесном крае, его истории, богатствах и красотах заставит дрогнуть сердце нашей славской молодежи. И они не будут покидать родные места. — Председатель вторично нажал кнопку звонка. — Так вот, я говорил о Савиче. По окончании университета он вернулся в Славск. Тогда здесь еш, е гимназия была.
— Гимназия?
— Не удивляйтесь. Купцы наши пожелали, чтоб их чада на их глазах росли и учились. Раскошелились на гимназию. Основательное здание, как крепость. Больше ста лет стоит и еще лет пятьсот продержится. И вот Савич стал преподавателем гимназии. Теперь в этом здании десятилетка. Там же наш Музей краеведения. Хозяин его — Савич… Тетя Феня, — обратился председатель исполкома к вошедшей опрятного вида старушке, — проводите, пожалуйста, товарища командированного из Москвы к Гавриилу Игнатьевичу.
— Пойдемте, — приветливо отозвалась старушка Феня, посмотрев на меня зоркими, внимательными глазами.
Я стал прощаться.
— Да! — задержал мою руку председатель. — Еще два пожелания. Во-первых, осмотрите старинный парк, в котором стоит наша школа и музей. И во-вторых… — Тут председатель почему-то замялся. — Ну, одним словом, как начнет Савич про болота нашего края говорить, так вы, пожалуйста, без какой-либо иронии. Простите за наставление…
— Спасибо, что предупредили. Буду осторожен. Ведь у каждого человека есть свое хобби.
— Пойдемте к Гавриилу Игнатьевичу, — пригласила меня старушка Феня, — через парк и поведу. То-то красоту увидите!
И мы пошли.
И ЗВАЛИ ЕГО ФЕЛИКС РАМО?
Из раскрытого большого окна музея видно: в старом парке высокие зеленые травы то светлеют, то темнеют. Легкий ветер гонит облака. И чуть тень пролетающего облака ляжет на травы, они сразу же, задумчиво качаясь, начинают ждать: скоро ли станет светлее в их чаще. А чуть облако уплывет, травы, тревожно качаясь, ждут: скоро ли снова опустится на них мягкая тень? Колыханье, качанье, касанье…
Я стою у окна музея. Поглядываю в старый парк.
У шкафа с папками стоит Гавриил Игнатьевич Савич, восьмидесятилетний старик, высокий, легкий в движениях; прямой пробор через седые волосы. Он внимательно читает карточку N5.