Искатели приключений.

— Зря ты так, Виктор, — рассудительно сказал ему Борисов. — Обиды тут ни к чему, слишком много на карту поставлено. Я помоложе тебя, и то не знаю, угонюсь ли за этими двумя жеребцами.

— Делайте как знаете, — пробурчал Морозов и демонстративно отошел в сторонку.

— Напрасно вы думаете, что вас сбрасывают со счетов. Вам будет задача гораздо труднее. Еще неизвестно, кому тяжелее придется, — сглаживая острые углы, продолжал Санчес. — Мы трое, чтобы ни случилось, отвечаем только за себя. На вас же ляжет ответственность за безопасность Ирины.

— Вот так-то, Саныч! — усмехнулся Васильев. — Вверяю вам самое дорогое, что у меня есть. Уж вы постарайтесь.

… Разговоры разговорами, а короткая летняя ночь летела к своему концу, и небо уже светлело на востоке, где зарождалась багряная, бесконечно далекая заря. Как ни взбудоражены были ночным происшествием островитяне, накал страстей спал, и людьми овладевала усталость. Споры давно стихли, но компаньоны не расходились по палаткам досыпать последние часы; обострившееся чувство опасности заставляло этих людей держаться вместе. Ира силилась вздремнуть, положив кудрявую голову на колени к другу. Васильев поглаживал ее оголенное плечо, точно успокаивал малого ребенка, а сам, размышляя о чем-то своем, смотрел в море, где ширилась и разрасталась на горизонте огненно-красная зарница. В душе его поселился страх, страх нормального человека перед неопределенностью, перед тем, что ждало их завтра. Ведь широко известно, что человек страшится не ее самой опасности, а ее больше ожидания. И не за себя переживал Васильев и не за собственное благополучие, а за свою подругу, которая в скором времени должна стать его женой, ибо он был ответственен за нее в первую голову, и должен был ее защитить. Как защитить ее он пока не знал, и лишь перебирал в голове приходящие на ум планы, силясь выбрать из них разумнейший. Но планы те были сплошь нереалистичными, да и сам он понимал, что не имеет право отсидеться на бережку за женской юбкой, в то время как другие, рискуя собой, отправятся в эти непролазные джунгли, где опасность ждет на каждом шагу…

Вшик… вшик… вшик… Монотонно звенел точильный брусок, остря лезвие мачете. Санчес привычными движениями, подобно косарю, правящему на сенокосе притупившуюся литовку, вел им по выгнутой стали. Закаленный металл отвечал сабельным звоном; отнимая точило, Санчес время от времени пробовал на ноготь остроту клинка, не находил ее достаточной, и тогда по прежнему монотонно и медленно, словно совершая какой-то ему одному понятный ритуал, плавными движениями вел бруском по лезвию. Смуглое лицо его было задумчиво, губы упрямо сжаты. О чем он думал в преддверии все больше входящего в свои права утра: о той угрозе, что источали джунгли, и с которой придется сегодня столкнуться; или о бедной Глории, попавшей в неизвестно чьи руки; что с ней и жива ли она? Или о чем-то другом, что раскрывать пока рановато?..

Возле костра, не давая ему погаснуть, сидел Борисов и рядом с ним Саныч. Морозов пристроил на коленях пухлую, слегка обтрепанную тетрадь и, повернувшись боком к неверному, волнующемуся под дыханием бриза огню, что-то писал в ней. Поза была неудобной, он сильно сутулился, ручка оставляла на еле видной линовке страницы неровные строки. Отрываясь от письма, Саныч вскидывал голову, и тревожный, вдумчивый взгляд через очки, на чьих стеклах озорными чертиками плясали отблески огня, падал на костер, словно в нем черпая мысли или ища ответ на мучившие вопросы.

Борисов, прислонив холодящий ствол карабина к плечу, не сводил глаз с объятых пламенем головешек. Роившиеся в нем думы были чернее черной, во всем случившемся Борисов винил себя одного. Вина его крылась уже в том, что он проворонил Глорию, что постыдно заснул на дежурстве, подвергнув нешуточному риску жизни дорогих ему людей. Ему чудилось, что окружающие думают о том же, и не бросают ему обвинения, то лишь из ложного такта. Но он и не слагает с себя ответственности, и готов хоть сейчас идти куда угодно, наплевав на преграды, лишь бы все вернулось на свои места.

17