Исход из Длинного Солнца

— Он говорил со мной, — сказал Кремень Гагарке с зарождающейся радостью. — Однажды я видел его издалека — он принимал парад. На этот раз он говорил со мной. Вроде как я говорю с тобой, и дал мне приказ.

Гагарка механически кивнул.

— Патера тоже его слышал, а? Он точно должен был услышать. Мы еще много лет будем говорить о том, как Пас разговаривал с нами и отдал мне приказ. Я и патера.

— Прежде чем я начну экзегезу, — голос Наковальни стал сильнее и приобрел властность, которая успокоила паству, — я должен доверить вам кое-что известное далеко не всем, и о чем я сам узнал только сегодня. Об этом не сообщали, но я не клялся держать это в тайне. В молпадень Великий Пас даровал теофанию

одному… престарелому достойному авгуру, который бесчисленные десятилетия служил нам как Пролокьютор. Его должность была передана мне Спасающей Сциллой, которая, без сомнений, видя его затянувшееся религиозное рвение, вознаградила его свободой от тревог, благовонным супервознаграждением. Признаюсь, именно это побудило меня отправиться сюда, на поиски спокойствия, о чем я уже рассказал. Тревожащее знание, что Отец Семи показал себя тому, кого я был слишком готов считать соперником.

— Сказал ли он что-нибудь обо мне? — Наполовину умоляя и наполовину угрожая, Гагарка подошел к амбиону. — Он что-то сказал, верно? Что именно? — Кремень вклинился между ними.

— Я молился Пасу, — продолжал удивленный Наковальня. — Со слезами на глазах я требовал справедливого рассмотрения моего дела. Как ясно я теперь вижу этот маленький план, который должен привести в движение его Великий план! Вначале он простер свою милость на нынешнего Пролокьютора

, теперь — на нового. — Наковальня указал на свой живот. — Это — отличительная черта божественных действий, которые, какими непредвиденными бы они ни были, будучи исполненными, кажутся совершенными и неизбежными.

А теперь я доверю вам божественное послание, которым нас удостоил Великий Пас.

* * *

Высоко над окрашенной в цвет мумии бусиной — дирижаблем генерала Саба, — но на пять сотен кубитов ниже зимних облаков, летели, подхваченные буйным северным ветром, летуны, которых кальде Шелк только что сравнил со стаей аистов.

Скиахан[6], летевший в середине, оглядел своих товарищей. Как он и ожидал, их взгляд был направлен на облака, бледно-коричневые поля, серебряные ниточки ручьев или сжавшееся озеро; даже критическое положение не могло перебороть старые привычки, даже требование — божественное! — не могло их заставить считать важным кишащий внизу Груз.

Скиахан сам посмотрел на облака и свои инструменты, после чего полностью забыл о них. С юга к городу приближалась длинная желто-коричневая колонна. Он часто видел подобные парады и почти не думал о них и о том, что они могли предвещать; солдат и труперов можно было легко остановить лавиной, повернуть назад наводнениями и лесными пожарами и рассеять штормами — не намного тяжелее, чем флотилии. Никакой враг никогда не пересекал Горы, Которые Выглядят Горами, и, по всей вероятности, никогда не пересечет. Но здесь, в трюме, орды, вроде этой, были совсем другим делом.

Глава четвертая

Мечи Сфингс

Неподвижно стоя в официальном плаще из бархата чайного цвета, кальде Шелк мысленно выругал себя, что не позаботился о стульях — или, скорее, не присмотрел за тем, чтобы о стульях позаботились. Он рассчитывал (и причиной, как он сказал себе, была его достойная сожаления неопытность, крайняя непригодность для навязанной ему должности), что как только он, Квезаль, Узик и Саба — и майтера Мята, если бы ее нашли — займут свои места на этой платформе, то немедля появится посланная Тривигаунтом на помощь Вайрону армия.

На самом деле все оказалось не так. На самом деле даже в высшей степени дисциплинированная орда генералиссимуса Сиюф — семьдесят пять тысяч труперов! — осталась массой из семидесяти пяти тысяч мужчин и женщин, не говоря уже о тысячах лошадей и только Девять знают скольких верблюдов.

Верблюдов!

Будучи не по годам набожным мальчиком, он считал Сфингс самой непривлекательной из богинь, амазонкой с рыжевато-коричневой гривой — скорее львицей, чем женщиной. А сейчас оказалось, что настоящие львы не имеют никакого отношения к настоящей войне; лошади, мулы и верблюды — вот домашние животные Колющей Сфингс, и он должен с готовностью принять их (или даже песчанок, морских свинок и гусей), если они появятся на самом деле.