Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

Трофеи превзошли все наши ожидания: только нами было взято согласно записи в журнале боевых действий полка 250 лошадей с седлами (с тем, что взяли другие наши полки и кавалерия, доходило до 600), батарея в запряжке, остальные орудия тоже были брошены перед незначительными препятствиями, и много повозок с ценным для нас грузом провианта. Досадным было только то, что мы не устроили погони за начальником 14-й советской кавалерийской дивизии, но виной тому было полное истощение физических сил корниловцев. Мой помощник — полковник Лысань — после подтвердил слова красных офицеров: по его словам, когда он с цепями головного батальона был около середины села, прямо на него на карьере в тумане налетели два красных кавалериста с заводным шикарным конем. Выхватив свой маленький испорченный револьвер, он закричал им: «Стой!» — и красные кубарем спешились. На вопрос, куда они скакали, ответили, что ищут начальника 14-й кавалерийской дивизии и что вот его конь. Конь был действительно красавцем.

Пусть не смущают читателя небольшие расхождения в описании боя нашим начальником штаба дивизии Генерального штаба полковником Месснером и моим, — оба отвечают действительности, но только наблюдения наши велись с разных занимаемых нами должностей. Генерал Пешня, как начальник дивизии, имел, конечно, право вмешаться, я же вести детали боя согласно полученному от него же приказу, что считал своей привилегией, о чем и осмелился напомнить своему начальнику.

* * *

Вечером 17 октября войска Кутепова подошли к хутору Отрада. Полки стали постепенно расходиться на ночлег, а для корниловцев места не хватило. Генерал Пешня вызвал к себе командиров полков и объявил, что Корниловской дивизии предложено переночевать в селе Рождественском, но предварительно необходимо выбить оттуда 14-ю советскую кавалерийскую дивизию.

Огромное село было расположено в лощине. Корниловцы подкрались к нему шагов на триста и открыли огонь залпами. Забили пушки и пулеметы. Когда Корниловские цепи подошли к хатам вплотную, в селе была полная паника. Через полчаса корниловцы сидели по теплым хатам и кончали прерванный ужин красных. Борщ, баранина, птица, яичница с салом дымились на столах. Сразу прошла усталость, все стали веселы, разговорчивы. Два перевернутых орудия, кухни, оседланные лошади, целые подводы с мукой, свиными тушами и всяким добром были добычей корниловцев. Красные кавалеристы отошли версты на три от села, зажгли сначала костры, а потом, видно, не выдержали холода и ушли искать для себя новый ночлег.

Одновременно с группой генерала Кутепова к Салькову со стороны Мелитополя приближались войска генерала Абрамова, заменившего отрешенного от командования армией генерала Драценко. Передовые части красной конницы пытались ворваться в Чонгарский полуостров, но были отбиты.

* * *

20 октября. Начиная с утра красная кавалерия повела яростные атаки на села Рождественское и Отрада. У нас отбивала атаки наша кавалерия, принимала участие и Корниловская артиллерийская бригада, а мы имели на окраине села дежурные батальоны. А в Отраде, как сообщалось, дроздовцы отбили до 11 кавалерийских атак. Надо полагать, что товарищ Буденный был сильно обижен на нас за Агайман и Рождественку.

В 10 часов Корниловская ударная дивизия выступила из села Рождественского в имение Струково, в Крыму. Остаток дня, ночь и следующий день корниловцы были в походе, останавливаясь только на небольшие привалы. Большинство ударников 2-го Корниловского полка были на повозках, очередь на повозки соблюдалась строго, но часто, в критические минуты, когда противник наседал, приходилось спешиваться, артиллерия поорудийно отстреливалась. Повозки шли в 5–6 рядов. С наступлением ночи, когда подобного рода движение «выматывало душу», прикрывавшая нас конная застава на карьере, молчком, пересекая наше движение, пронеслась куда-то к своим. Полк спешился, пулеметы выдвинулись вперед, подравнялась и артиллерия, обозы строго держались в порядке, движение почти приостановилось. Действительно, навстречу нам в темноте двигалась масса чьей-то кавалерии. Я со своим ординарцем, поручиком Дяйкиным^{188}, выехал немного вперед. Ясно стали доноситься слова: «Спокойно, товарищи, спокойно!» Расстояние настолько сократилось, что я крикнул ближайшим всадникам: «Какого полка?» Ответ: «Такого-то советского кавалерийского полка!» Рев нашего ружейного, пулеметного и артиллерийского огня был ответом на это. Кого я спрашивал — лежали вместе с конями. Минута, когда я в гробовой тишине кричал: «Какого полка?» — действительно была торжественной по своей трагичности. Ее и теперь, в 1963 году, в Париже, поручик Дудниченко вспоминал так: «Когда полк выстроился и шум кавалерии все нарастал, нервы у всех напряглись до предела, мой вопрос произвел такое впечатление, что один старый ударник, физически крепкий, — упал в обморок».