Читаем Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма полностью

В общем, я не врал, но это произошло совсем иначе, чем можно было подумать. А вот коня его я проворонил и седло тоже.

На Чонгар

Дорога в Крым была как будто свободна после боев у Рождественки, но нужно было поспешать, потому что красные, конечно, приложат все усилия, чтобы преградить нам путь. Поэтому мы шли опять день и ночь, нигде не останавливаясь на ночлег. Было холодно, снегу не было. Иногда днем значительно теплело, но ночью был жуткий холод.

Кроме орудия, меня назначили следить за обозом. Я часто останавливался и пропускал обоз мимо себя. Считал повозки, следил за тем, чтобы грузы были равномерно распределены и чтобы солдаты не спали на повозках. Это утяжеляет повозки, и солдат может легко замерзнуть. Как-то ночью проверил повозки. Все было в порядке. Тогда мне пришла мысль сделать самому то, что я запрещал другим. Я решил поспать на повозке. Выбрал наименее нагруженную, прицепил Андромаху и завалился на повозку. Но раньше, чем заснуть, удивился, что повозка идет пустая. Стал шарить рукой, чтобы узнать, что на ней находится. Моя рука встретила ледяную руку. Это был труп Чудука, про которого я забыл. Я соскочил с повозки, спать расхотелось. Я сел на Андромаху и догнал орудие. Возчик рассказал солдатам. На следующий день я услышал шепот между моих солдат:

— Поручик Мамонтов по ошибке лег рядом с Чудуком.

— Плохой признак… Мертвый его позвал.

— Вот увидите, в одном из следующих боев…

Я старался себя убедить, что это глупости, а все же было неприятно.

Из-за холода походы казались бесконечными. Мы все шли, Крым как будто уходил от нас. Мы шли не на самый Чонгар, а на оконечность северного лимана Сиваша. На деревню Ново-Троицкую. Чтобы перехватить путь у идущих нас отрезать красных. В течение дня сильно потеплело, то есть не было так холодно. Отдельные наши части из Таврии сходились вместе. Образовалась очень внушительная колонна. Тут были кавалерия, пехота и артиллерия. С такими силами мы, конечно, пройдем в Крым, даже если красные дойдут раньше нас к Сивашу.

Подошли и красные. Но пока что это были разъезды, хоть и с пулеметами. Они не решались нападать на нашу громадную колонну, но забегали вперед и вбок и строчили из пулеметов. Помню один случай. Красный разъезд затаился на хуторе, шагах в 400 от нашей колонны, и не смолкая строчил из пулемета. Но наводчик волновался, и был малый недолет. Наша батарея шла как раз мимо. Пыль от цепочки пуль была ясно видна шагах в 30 от нас. Мы почему-то не реагировали и шли. Стоило ему поднять прицел на одно деление, и пули были бы на батарее. Наконец все же какая-то батарея решилась, снялась с передков и послала в хутор несколько низких шрапнелей. Стрельба тотчас же смолкла. Давно бы так.

Наконец мы дошли до деревни Ново-Троицкой и увидели Сиваш. В это же самое время подошли и красные, которые должны были нас отрезать от Сиваша. Слишком поздно. Произошел короткий бой, в котором мы участия не принимали. Красных отбросили, и все успокоились. Наша батарея встала на юго-восток от деревни, возле дороги. Колонна остановилась.

Ново-Троицкая

Офицеры нашей батареи и многие солдаты ушли в деревню, шагах в 300, искать съестного. Я же почему-то остался на батарее. Вдруг я услышал частую и близкую стрельбу. Стреляли в нашу сторону, судя по звуку, то есть красные. Но видеть я ничего не мог — высокая сухая трава загораживала от меня то, что там происходило. А происходило скверное. Я оглянулся и увидел, что я единственный офицер на батарее. Проскакал всадник и крикнул мне: «Красные!» Тогда я решился.

— Батарея, к бою! Направо марш. Стой. С передков.

Солдат на батарее было мало. Потому я собрал их всех к трем орудиям, прибавив к ним ездовых. Не загорелась бы сухая трава от выстрелов…

— Прямо на стрельбу. Прицел 20, трубка 20. Первое, второе, третье. Первое, второе, третье!

Трава, к счастью, не загорелась. Стрельба в нашу сторону смолкла, как по волшебству, и даже раздались отдельные ружейные выстрелы от нас к ним. Мы все привыкли по слуху определять, куда и кто стреляет.

Появился запыхавшийся от бега Шапиловский. Я думал, что он меня разнесет за стрельбу вслепую и без его приказания. Но он кивнул мне и крикнул:

— Продолжайте, так хорошо.

Я прибавил слегка прицел — ведь красные бегут — и выпустил еще три очереди. Стрельба наших усилилась, заработал наш пулемет, и все снова смолкло.

— Отбой.

Появился начальник штаба нашей дивизии, верхом.

— Вы очень вовремя открыли огонь, — сказал он Шапиловскому. — Благодаря вам их внезапная атака не удалась. Поздравляю вас с точной пристрелкой.

— Хм… — ответил Шапиловский и скосил глаза в мою сторону.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее