Очень неважно обстояло дело и с нашим питанием. Горячей пищи мы, конечно, не получали, приготовить ее было негде и не из чего. Последние дни в Ялте никаких продуктов нельзя было достать, да на их поиски не оставалось и времени, — взяли мы с собой лишь те небольшие запасы муки и консервов, которые к моменту эвакуации находились в корпусных кладовых, и то количество хлеба, которое успели выпечь. Если бы мы выехали, как предполагалось, на «Сарыче», который шел до Константинополя два дня, этих запасов нам бы вполне хватило, но для затяжного путешествия на «Хриси» их оказалось далеко не достаточно.
Первые два дня мы питались хлебом и мясными консервами, которых выдавали по фунтовой банке в день на человека. На третий день хлеб кончился, консервы тоже были на исходе. Оставалась еще мука, из которой наша корпусная стряпуха, тетка Харитина, как-то умудрялась выпекать лепешки. Однако на маленькой жаровне, пользуясь щепками от разбитых ящиков в качестве топлива, наготовить их на несколько сот едоков было чрезвычайно трудно, и последние два дня наше бренное существование поддерживалось одной такой лепешкой в день на каждого да банкой консервов на четырех человек. Голодные как волки кадеты, в поисках чего-нибудь съедобного, занялись исследованием каких-то «посторонних» ящиков, лежавших в трюме, — почти во всех оказалось мыло, но в двух или трех были обнаружены жестяные банки со спиртом, который, к искреннему, но бессильному негодованию начальства, с избытком возместил нам недостающие калории.
На пятые сутки пути мы увидели впереди землю — пустынный берег и невысокие горы. Не помню уж, по каким признакам удалось определить, что мы уклонились к востоку от Босфора и что перед нами берега Анатолии. Дальше все было относительно просто; повернув на запад и все время идя параллельно берегу, часа три-четыре спустя мы благополучно добрались до Босфора, в своем святом неведении пройдя, как после выяснилось, по еще не протраленным после войны минным полям.
Относительно Босфора я знал, что вход в него, особенно осенью, довольно труден и опасен, но нам и тут повезло: день был ясный и безветренный, море спокойно, а когда мы приблизились к проливу, в него как раз входил какой-то большой пароход. Я пристроился к нему в кильватер и завершил путешествие вполне благополучно.
На Константинопольский рейд «Хриси» вступила с такой же законной гордостью, как тысячу лет назад вступали на него ладьи князя Олега. Так как это уже касалось моей прямой специальности, я постарался: на наших реях, кроме «позывных» (комбинация сигнальных флагов, означающая название данного судна), развевались сигналы «Терпим голод» и «Терпим жажду».
Союзные благодетели и голодный бунт
Поднятые мной сигналы довольно быстро возымели свое действие, хотя и не такое, как мы ожидали. В простоте нашей русской души, еще не тронутой западной цивилизацией, мы думали, что нас прежде всего накормят. Но вышло иное. Часа пол спустя после того, как мы бросили якорь, к нам подлетел нарядный английский истребитель и остановился в нескольких метрах от «Хриси». На его верхней палубе был установлен на треноге киносъемочный аппарат, рядом стоял стол, на котором высилась большая груда нарезанного кусками белого хлеба, а вокруг толпилось десятка полтора изысканно одетых дам и джентльменов, среди которых мы заметили одного, тоже очень импозантного, русского «земгусара» в полувоенной форме с широкими золотыми погонами. Земгусарами у нас называли чиновников Земского Союза и Союза Городов, которые во время войны надели военную форму и из желания походить на офицеров нередко «пересаливали»: вместо положенных им узких погон, носили широкие, надевали шпоры и т. п.
— Вы очень голодны? — осведомился последний.
Мы ответили утвердительно, пояснив, что два дня почти ничего не ели.
— Эти леди о вас позаботятся. Но сначала мы сделаем небольшую киносъемочку. Она будет для вас полезна: на ваше положение обратят внимание солидные круги английской общественности.
Не очень довольные таким началом и не понимая — зачем мы понадобились английской общественности или она нам, — все замерли у борта, ожидая, что нас запечатлеют на пленке, а потом будут кормить. Но оказалось, что нас хотят фильмовать не просто, а, так сказать, художественно, с желательными для англичан эффектами. Дамы с палубы истребителя начали кидать в толпу кадет куски хлеба. Кое-кто из голодных малышей кинулся было хватать их, но наш генерал выпуска Лазаревич — старший кадет, слово которого, в силу традиции, было для всех остальных непререкаемо, — громко крикнул. Генералом выпуска в кадетских корпусах провозглашался тот кадет седьмого (выпускного) класса, который дольше всех пробыл в стенах данного корпуса, иными словами, он минимум в двух, а иногда и в трех классах оставался на второй год.
— Не прикасаться к этому хлебу! Не видите, что ли, эти халдеи хотят вызвать среди нас свалку, чтобы потом показывать у себя в Англии, как «русские дикари» дерутся из-за еды!