Исключая чувства (СИ)

На четвертый день проснулась как будто бы почти здоровой. Подскочила с кровати, забывая про температуру и боль, пронеслась по прихожей на кухню, мечтая поесть по-человечески, но запыхалась уже на полпути. Жизненные силы пока были нестабильны, но главное счастье наступило: адская боль в горле исчезла. Мама, конечно, тут же заставила вернуться в постель, но надолго Лару не хватало: так и бродила то на кухню, то в ванную, то в родительскую спальню. Иногда перебежками.

К вечеру ларино состояние закономерно ухудшилось. Подскочила температура, заболела голова. Еда больше не привлекала, несмотря на голод. Лара раздражалась и капризничала. Хотелось сладкого, но дома, как назло, отыскались только ненавистные ей вафельные конфеты.

Мама, явно не одобрявшая идею о заправке шоколадом на голодный желудок, предсказуемо не собиралась бежать в магазин и отделывалась коронной фразой всех родителей на свете: «Не хочешь эти конфеты — значит, никакие не хочешь». Лара злилась и ждала. Вот вернется папа — точно что-нибудь принесет.

Но папа ее разочаровал. Из отдела он сразу приехал домой. С пустыми руками. Лара от неожиданности даже расплакалась. Обидно было до горечи. Она так ждала, а в итоге…

Ревела она со всей душой. Глупо, совсем по-детски, как будто ей не девять лет через месяц исполнится, а пять. И стыдно было, но обида не уходила — напротив, желание устроить второй раунд слез нарастало с каждой минутой.

— Лара, хватит капризничать! — Мама вышла из кухни и остановилась у дверей в гостиную. — Отец домой пришел отдыхать, а ты опять? Леш, раздевайся, потерпит до завтра. Там ужин стынет уже.

Папа вздохнул, фыркнул, но было ясно, что весело, а не зло, и якобы сокрушенно покачал головой.

— Вер, да ладно тебе, я схожу, раз ребенок просит. Да, — тут он уже обращался к Ларе и улыбался шутливо, — принцесса ты моя капризная? Твой верный слуга виновен по всем фронтам: мог бы и сам догадаться, что без шоколада мы не протянем, а?

Лара, еще продолжавшая шмыгать носом, засмеялась, уворачиваясь от щекотки.

— Спасибо, — вдруг стало совсем неловко, что разревелась будто маленькая. Мама правильно сказала: папа устал, а она…

— Все, принцессы, не скучайте, — отец поднялся с дивана, на котором успел просидеть меньше трех минут, договаривал на ходу: — Пятнадцать минут — и будет тебе, Ларка, твой любимый «Киндер».

Ни через пятнадцать, ни через двадцать минут папа не вернулся.

Через тридцать мама, выглянувшая от беспокойства в окно на кухне, закричала.

Через тридцать одну подбежавшая к тому же окну Лара, застыв, смотрела на лежавшее в десяти шагах от парадной тело в мартовском талом, грязно-красном снегу. В луже света слепяще-яркого уличного фонаря.

С третьего этажа было хорошо видно, что изо рта у папы вытекает кровь.

Глава 19

На перроне было не протолкнуться. Пассажиры с чемоданами и сумками в едином порыве неслись к выходу, безразличные к тому, что бежать незачем: у дверей Московского вокзала уже успело образоваться столпотворение. Лара, свободная от багажа, одна из последних покинула поезд и быстрым шагом лавировала среди людей, кутаясь в пальто.

Ранним утром в Москве было теплее и светлее, чем сейчас в Петербурге. Небо хмурилось, под ногами смешивался снег с дождем, ветер царапал лицо. На Невском поток пешеходов узнаваемо двигался по схеме броуновского движения. Московской упорядоченности в Петербурге вообще мало кто придерживался: торопишься — сам огибай зигзагом зевак, туристов и тех, кто пересекает тротуар по диагонали, или петляет, как заяц в лесу.

Лара после десяти лет жизни в Москве, где, казалось, даже туристы пугливо идут строго по своей стороне тротуара, не мешая спешащим людям спокойно их обогнать, почувствовала себя чужой и немного ошарашенной. Потому что, вот он, ее Петербург. С первой минуты сносит собой с ног. Воздух этот, знакомый и безрадостный — для нее уже навсегда только безрадостный. Пробирающий до мелкой дрожи в теле.

Стараясь оградиться от воспоминаний, она приезжала редко. Последний раз была пять лет назад — на пятнадцатую годовщину смерти отца. Также загодя, тайно, чтобы не пересечься у могилы с матерью или родственниками. Потому что ее горе — оно только ее.

Утверждение, что горе объединяет, заставляет семью сплотиться, недругов сложить мечи и копи, — сладкая иллюзия из трогательных фильмов. В действительности горе доламывает то, что треснуло, разобщает, отдаляет людей друг от друга, заставляя каждого заползти в собственную нору.

Вот и они с матерью — каждая сама за себя. Мать Ларе очень доступно объяснила, что у нее права тосковать и жаловаться на судьбу нет. И ничего такого для нее лично не случилось. Прямо как во «Врагах» Чехова — там тоже оба героя посчитали, что потеря другого не так трагична, как тот себе представляет, и чужие стенания воспринимали как личное оскорбление.