Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек

После такого первого приема Даша не решалась еще обращаться к кому-нибудь, а школу все-таки стала заводить. Прежде всего, она стала учить детей бедной мещанки, своей хозяйки. Когда они придут к ней, она их умоет, причешет, приберет, помолится вместе с ними, потом начинает их учить, показывает им разные цветки, рисунки и толкует. На другой, на третий день в маленьком городке разнесся слух, что явилась какая-то учительница, которая даром учит. Вскоре стало обучаться у нее уже более десяти детей. Она с ними точно так же поступала, как и с первыми. О ней стали везде говорить как о женщине необычайно доброй и ласковой; стали являться дети и богатых, увидели, что все ее воспитанницы необыкновенно опрятны, ведут себя очень прилично и скромно. Это упрочило ее известность и возбудило к ней доверенность, которую, как говорила знатная дама, заслужить очень трудно. Вскоре школа ее переполнилась; она должна была нанять для этого особую квартиру; но один богатый купец, понимавший всю важность, всё благородство ее самоотвержения, предложил ей свой дом. Курсы устроились; Даша пригласила двух-трех преподавателей; ученье пошло живо; но больше всего помогали ученью и воспитанию ее полевые прогулки. Помня свое детство, она хотела тем же самым путем образовать и других детей. Это представляло всегда занимательную картину, как она, окруженная толпой шумных, веселых детей, выходила вместе с ними за город; как они, разбегаясь по лугу и по кустарникам, собирали разные растения, ловили маленьких птичек, приносили ей разных червяков, насекомых, и она, сев вместе с ними где-нибудь на живописном месте, рассказывала историю то того, то другого существа. Дети с радостью ее слушали и потом, воротясь домой, рассказывали об этих удивительных уроках. Ученье, начатое таким живым образом, естественно, должно было продолжаться успешно, и воспитанницы ее, переходя в другие заведения, везде поражали своих наставников живостью соображения и необыкновенной свежестью мысли и чувства. Можно сказать, что ни одна воспитанница, прошедшая через ее школу, не боялась ни мышей, ни червяков, ни других гадин; а это уже много; ни один мальчик, бывший в ее школе, не дрался со своими товарищами и не употреблял дурных слов. Школа ее была не учебным заведением, но большим, многочисленным семейством, в котором веял живительный дух светлой мысли, взаимной любви и ласки. Радостно она встречала детей, с наслаждением и дети ловили свежими душами ее слова, дышавшие любовью. Как только можно было, они бежали к ней говорить, прыгать; дети тосковали, что не видятся с ней; они не говорили, что пропускают урок: учиться для них значило видеть и слышать ее. Раз бедное дитя, которому не во что было одеться, не видев ее долго, до того загрустило, что стало на глазах вянуть. Она узнала об этом и пошла к нему. Ребенок, видя ее, бросился к ней на шею и заплакал от радости.

– О чем же ты плачешь? – спросила Даша. – Ведь тебе здесь хорошо, ты отдыхаешь, ты не трудишься.

– Нет, нет, – отвечал ребенок, – я отдыхаю там. Какой же там труд? Мы там только сидим, говорим, слушаем да отвечаем.

– Так тебе очень хочется идти в школу?

– Очень, очень, – сказало дитя, – но вы видите, – и он указал на свою изорванную рубашку и босые ноги, – у маменьки ничего нет, чтобы купить мне одежду, а заработать она не скоро заработает. Как мне быть?

И тоска почти недетская проступила на его личике. Чувство бедности, видимо, сознавалось им глубоко и горько.

– Погоди, дружок, – сказала она, – не горюй. Мы этому горю поможем.

Пробыв с ним, поговорив с полчаса, она его так успокоила, утешила, что он развеселился и шутил с полной беззаботностью своего возраста. Дети между тем собрались у нее. Это было делом необыкновенным, чтоб она не являлась минута в минуту, в определенное время. Они всё спрашивали о ней друг у друга, высыпали за ворота и смотрели во все стороны. Вот она показалась – они бегом бросились к ней, облепили ее со всех сторон, начали к ней ласкаться и спрашивать, отчего она так опоздала, так долго не приходила, не заболела ли она.

– Я-то не заболела, – отвечала она, – да вот ваш товарищ бедный заболел.