Искры

Уже до восхода солнца мы с Мхэ пустились в путь. Мхэ не имел обыкновения ехать верхом.

— Грех ехать верхом, — говорил он. — Для чего тогда бог дал мне ноги?

Он шел впереди с огромной своей дубиной, которую нес на плече. Он был молчалив и на мои вопросы давал лаконичные ответы.

Только в пути я вспомнил о том, как неделикатен был, расставаясь с Маро.

Я ей не сказал ни слова. Она провожала меня и, видимо, ждала от меня ласкового слова. Я вспомнил, что расставшись со мной, она не пошла в палатку, а долго сидела, опустив голову на колени у дороги. Мхэ еще некоторое время оставался с Маро и потом догнал меня. Я спросил его о Маро.

— Она плакала, — сказал сопровождавший меня геркулес,

— Почему она плакала?

— Одному лишь дьяволу известно, почему девица плачет…

Мхэ был не так глуп, как я думал прежде. При этом он был очень скрытным человеком. И как ни старался я, не мог вызвать его на откровенность относительно цели его поездки в Ван. На все мои вопросы он давал один и тот же пренебрежительно-насмешливый ответ.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Мы доехали до первой стоянки, где должны были встретиться с Асланом. Но его там не оказалось. Это было небольшое селение, населенное наполовину армянами, наполовину курдами. Когда мы подъехали к селению, к нам подошел человек, который, видимо, поджидал нас, и, вынув из-за пазухи запечатанное письмо, передал его мне.

В письме было написано следующее:

«Фархат! Обстоятельства вынудили меня свернуть с дороги, ведущей прямо в Ван. Извини, что не подождал тебя. Человеку, который передаст тебе мое письмо, поручено мной проводить тебя ко мне. Ему известно, где я нахожусь. Аслан».

Когда я кончил чтение письма, человек передавший его мне, спросил:

— Если вы не намерены здесь передохнуть, — то я готов сопровождать вас.

Человек этот был одет по-курдски, и если бы не заговорил по-армянски, я его принял бы за курда. И вооружение у него было курдское: длинная пика, пара пистолетов за поясом, огромный, покрытый железом щит и кривая сабля.

С Мхэ он заговорил по-курдски. Видимо, они были знакомы. Его лицо и мне показалось знакомым. Его я где-то видел.

Вдруг я вспомнил, что это один из тех двух зейтунцев, которых я видел в арабском минарете, когда впервые встретился с Каро и его товарищами. Теперь я понимал, почему Аслан свернул с пути. Видимо, этот зейтунец принес ему какую-то неожиданную весть, и он отложил поездку в Ван.

Когда беседа их кончилась, Мхэ обратился ко мне;

— Теперь я знаю, где Аслан и прямо поведу тебя к нему. Этот человек нам не нужен.

— А дорогу ты знаешь? — спросил я.

— Как сам черт.

— Ну, раз вы не хотите здесь отдыхать, — сказал зейтунец, — подождите минуту я вынесу вам поесть.

И он побежал в дом, который стоял на краю селения.

Скоро он вынес оттуда сито, в котором были какие-то круглые толстые желтые блинчики, сверху покрытые медом. Это были сушеные сливки.

Мхэ взял сразу пару и сложив в трубку мигом проглотил.

— Этими чертовскими штуками не накормишь Мхэ!

— Принеси-ка хлеба! — сказал Мхэ.

А я больше половины блинчика не мог съесть.

— У меня хлеб есть в сумке, я дам тебе в дороге, когда проголодаешься, — сказал я Мхэ.

— Ты давай сейчас, когда в животе у меня пусто.

Зейтунец не дал мне открыть сумку, в которой были припасы, данные мне на дорогу Маро. Он пошел и принес два огромных ячменных хлеба. Мхэ их быстро уничтожил.

Тогда мы пустились в путь.

Солнце уже склонилось к закату…

Глава 42.

ПАСТУХИ-АРМЯНЕ

Мхэ, дикий сын армянских гор, вел меня по неведомым тропинкам, где сам черт бы заблудился.

Извилистая, каменистая тропинка вилась среди гор и ущелий, то спускаясь в долину, то круто подымаясь ввысь по склону над глубокой пропастью ущелья.

Мне пришлось слезть с коня и вести на поводу. Но путь был очень труден, и конь двигался медленно и осторожно. Это сердило Мхэ.

— Оставил бы ты это паршивое животное, на что оно годится! — ворчал он.

Спорить с ним было бы напрасно, поэтому я старался его раздобрить.

— Этот конь — подарок Каро, — говорил я, зная как чтит и любит его Мхэ. — Разве ты не любишь Каро?

Мхэ на некоторое время успокаивался и переставал ворчать, но скоро он опять начинал браниться. Невозможно было таскать за собой коня по этой дороге. Мхэ предложил передать коня кому-нибудь кто доставил бы его, куда нужно, а самим идти быстрым шагом. При этом он добавил, что очень торопится, ему нужно как можно скорее передать письмо Аслану, что потому-то он и выбрал этот путь — трудный, но зато очень краткий.

Соображения Мхэ были основательны. Но кому же передать коня?

— Я найду человека, которому можно доверить, — сказал Мхэ и, попросив меня минуту обождать, сам поднялся на вершину горы и начал озирать окрестность. Увидя какого-то пастуха, он приложил пальцы к губам и издал пронзительный свист, который эхом отдался в горах. В ту же минуту послышался ответный свист. Я тут впервые увидал, как люди в горах переговариваются издали, друг с другом.

Немного спустя к нам явился пастух-курд.

Мхэ поговорил с ним по-курдски и передал ему коня.

— Ну, а теперь идем! — сказал он, обращаясь ко мне.