Искры

— Не беда, мальчонка не глуп, не выдаст меня, — сказал Аслан, оглядываясь. Видимо, он поджидал кого-то.

Я оставил Аслана одного и отправился осматривать кофейню, смежную с квартирой дяди Теоса. В задней половине дома проживала его семья, а в передней половине, со стороны улицы, находилась кофейня. Представьте себе обширный зал, освещенный масляными светильниками. В зале европейской мебели не было. Вдоль стен стояли невысокие длинные деревянные диваны, на которых, поджав под себя ноги, сидели посетители. Здесь были люди всякого рода, начиная с праздношатающихся бездельников, бродяг и воров, кончая купцами, ремесленниками и правительственными чиновниками. Все курили наргиле, пили кофе, играли в нарды[73]. Сквозь густые клубы табачного дыма с трудом можно было различить лица разношерстного общества. Я сел в сторону и наблюдал, как эти люди, угнетенные, подавленные дневными заботами, находили опьяняющее самозабвение в табачном дыму и в сгустках горького кофе.

Кофейня дяди Теоса имела репутацию первоклассной. Хозяин хотя и завел у себя в заведении столичные порядки, но все же кофейня сохранила провинциальный характер. Здесь кофе готовили на глазах у посетителей в похожих на уполовник продолговатых с длинной ручкой кофейниках, разливали в маленькие финджаны[74]

и подносили посетителям. Кофейники были разнообразной величины: самый маленький был величиною с наперсток; немногим больше был и финджан, который мог вместить все количество заготовленного кофе и удовлетворить потребность посетителя. Без конца слышались заказы:

— Чашку кофе!

— С сахаром или без сахара? — спрашивал слуга и, приняв заказ, тотчас же наливал несколько капель воды в миниатюрный кофейник, держал его над огнем, всыпал молотого кофе, и готовая черная жидкость уже подавалась посетителю. Счет выпитым чашкам велся весьма просто: на стене углем проводилась черточка; за каждым гостем в течение нескольких часов набирались сотни таких отметок… Без конца курили наргиле и кричали: «Чашку кофе!»

Кофейня удовлетворяла самым разнообразным требованиям посетителей. Вон там в углу болтливый цирюльник побрил голову и лицо одному турецкому эфенди, а теперь, опустившись на колени, выдергивает маленькими щипчиками волосы из ушей, и, чтобы скрасить докучливую работу, рассказывает ему новости дня, любовные похождения.

Его помощник, тем временем, занят иной, более грубой работой: готовится выдернуть зуб у посетителя; больной, словно обреченный на казнь, стоит, как жертва, пред ним на коленях; один из посетителей держит его за голову, другой за руки, цирюльник, словно заплечных дел мастер, вкладывает ему в рот огромные клещи. Несколько сильных движений, глухих стонов — и операция закончена: два окровавленных зуба находятся в тисках клещей…

— Здoрово! — раздались возгласы окружающих, — вместо одного два вытащил!

— Чтоб тебе ни дна, ни покрышки, — вскрикнул больной, — а больной зуб остался на месте!

Раздался дружный хохот.

В другом углу народные музыканты, сидя на полу, играют на самодельных допотопных инструментах; ашуг с увлечением рассказывает нараспев какую-то повесть,

Слушатели замерли в восторге.

Немного поодаль набожный мусульманин, окончив обряд омовения в маленьком тазу, откуда брали воду для наргиле, поднялся на деревянный диван и, то сгибаясь, то выпрямляясь, совершил урочный намаз.

Особенно привлекала мое внимание группа посетителей, сидевших в темных и глухих уголках; их звали «тириаками»[75]. Поджав под себя ноги, с опущенными головами, крепко зажав во рту трубки наргиле, с полузакрытыми глазами, они пребывают в каком-то сонном оцепенении; и лишь подымающиеся время от времени из их уст клубы дыма подтверждают, что они не спят. Еще спозаранку уходят они из дому и забираются в кофейню: здесь умываются, причесываются и совершают утреннюю молитву. Здесь же и приходят в себя после вчерашнего похмелья. Слуги хорошо знакомы с их привычками, они с готовностью выполняют все прихоти этих жалких существ. Целыми днями сидят неподвижно, возбуждают мозг черным кофе, табачным дымом и крошечными пилюлями опиума. Они похожи на идиотов: глаза их неподвижны и холодны, как стекло, руки дрожат.

Рядом с этими одержимыми сидит миссионерский агент, распространитель света евангельского учения; он раскрыл библию и ведет беседу на религиозные темы. Их окружили любопытные, слышатся пререкания и ругань.