Искупление вины

— Какая-то бумага, — ответил полицай и попытался забрать ее, но раненый держал листок на удивление крепко. — Вот вцепился… — буркнул он и, все же вытащив, протянул листок Гемприх-Петергофу: — Возьмите, господин майор.

Расправив его, Гемприх-Петергоф увидел, что это рисунок, бережно сложил его вчетверо и сунул в карман.

— Ты меня удивляешь, Вильфред, прежде я не замечал в тебе сентиментальности. Обычно мы пристреливаем раненых. Один выстрел в затылок, и все кончено! Что на тебя нашло? — спросил подошедший Грюнвальд.

— Считай меня сентиментальным, но этот случай — беспроигрышный вариант. Он будет мне благодарен всю жизнь за то, что я вытащил его из могилы, а значит, станет верным солдатом Третьего рейха. Будет служить в моей группе… если выживет, — ответил майор.

— Врачам придется очень серьезно потрудиться. Обычно после таких ран не выживают.

Веки красноармейца дрогнули, и он негромко произнес, устремив взгляд в посеревшее небо:

— Ма… ру… ся… — И тут же неровно задышав, смежил веки.

— Что он сказал? — спросил Грюнвальд.

— Кажись, бабу какую-то вспоминает, — безразлично произнес стоявший рядом полицейский. — Не то Маню, не то Марусю. Не разобрать!

— Ах, вот кто его на тот свет не пускает… Стоять на краю могилы и думать о женщине! А ведь он был уже почти покойник… Вот что значит настоящая любовь!

— Видно, этот русский и в самом деле очень любит эту женщину. Где-то ему можно даже позавидовать… Надеюсь, Вильфред, что ты не ошибся в своем выборе, — произнес капитан Грюнвальд.

— Дождь, кажется, будет, — посмотрел на потемневшие облака майор. — В это время погода всегда дрянь! Чего стоим?.. Положили его на телегу, да поаккуратнее, и так едва душа в теле держится! Везем в лазарет!

Русоволосого уложили на пук сена. Щербатый возница невольно хмыкнул, озадаченный таким неожиданным решением, и прикрыл раненого рогожей.

— Но, пошла родимая! — поторопил он кнутом застоявшуюся лошадь.

Полицаи, выстроившись по двое, уже двинулись к расположению лагеря, только вспомогательная команда продолжала орудовать лопатами, разравнивая землю. О расстрелянных более ничто не напоминало, разве что стреляные гильзы, валявшиеся подле захоронения, да еще пара новых сапог, аккуратно поставленных под дерево, — мертвым они не нужны, а вот кому-нибудь из полиции еще послужат.

У последней ямы возился коренастый чернявый мужик лет тридцати пяти. Землю разравнивал старательно, с усердием разбивал большие комья земли. Было видно, что в земляных работах он изрядно поднаторел и к своей службе относился с подобающим рвением. Он был из тех людей, что привыкли выполнять порученное дело добросовестно, для которых не существовало мелочей. Оставался самый краешек ямы, и чернявый, едва ли не высунув язык, разравнивал бугры.

— Фамилия?

— Рядовой Тарасюк.

— Это ты подходил к белобрысому?

— Так точно!

— Что ты ему сказал? — спросил майор, с интересом посмотрев на полицейского.

— Пожелал ему дороги в ад!.. — распрямившись, ответил чернявый.

— Хм… Ты всем так желаешь?

— Нет, только ему. А еще сказал, что закопаю его так, что он больше не выберется.

— Хм… Вот оно что… Что же он тебе ответил?

— Сказал, что ради любимой женщины выберется из любой могилы.

— Значит, этот Аверьянов не соврал. Ты его знаешь?

— Да, мы жили в одном городе.

— Чем же он тебе так насолил, что ты его решил поглубже закопать?

Чернявый нахмурился, на лбу образовалась длинная кривая складка. Тут было что-то личное, что он хотел бы сохранить в тайне.

— До меня моя жена встречалась с ним. Забыть этого я не мог… Когда мы были с ней близки… нередко называла меня его именем, — наконец выдавил он из себя.

— Вот оно что, — усмехнулся майор. — А ты злопамятный. Это неплохо! А еще ты хорошо копаешь. Считай, что с сегодняшнего дня у тебя будет новое место работы.

— Какое? — удивился чернявый.

— Пройдешь обучение в диверсионно-разведывательной школе. Согласен?

— Так точно! Во всяком случае, это веселее, чем работать могильщиком.

— Твой приятель… которого ты не сумел зарыть, тоже будет в моей группе. Так что вам придется подружиться. Если увижу что-нибудь неладное… Пристрелю обоих! Все понятно?

— Так точно!

— А теперь становись в строй, тебя уже заждались.

Вернувшись в расположение «Абверкоманды-104», майор Гемприх-Петергоф вызвал к себе куратора группы. Через несколько минут в его кабинет вошел сорокапятилетний обер-лейтенант Филипп Голощекин.

— Меня интересует последний набор агентуры, все ли в порядке?

— Есть одно правонарушение, рядовой Ломидзе был вчера замечен выпившим.

— Ломидзе отправить в штрафной лагерь! Все, вы свободны!

Обер-лейтенант вышел, а майор, глядя ему вслед, подумал: «Теперь в моем отряде снова двадцать один человек».

Глава 3. У меня есть выбор?