Искупление вины

— Ты это брось! Каждому из нас хочется не просто сидеть в теплом кабинете, а воевать на фронте с оружием в руках. Наверняка думаешь о том, что придут с фронта твои товарищи и на тебя будут смотреть, как на «тыловую крысу»… Наверняка встретятся и такие, которые скажут: «Я на фронте воевал, ранение получил, а ты в тылу отсиживался, когда мы фашистов били». Но ты их заранее прости и ни о чем таком не думай… Ты всегда должен помнить, что наша работа здесь спасает сотни и тысячи жизней на передовой! А, может быть, даже помогает нашим войскам переломить ход сражения на каком-то важном участке фронта. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, товарищ майор.

— Поэтому наша главная задача — выполнять свое дело хорошо, чтобы солдатики вернулись с фронта живыми и здоровыми к своим любимым: женам, матерям, детям. А теперь иди и выполняй свою работу так, чтобы не стыдно было смотреть в глаза бойцам, вернувшимся с фронта.

Глава 21. Артем — твой сын

Несколько дней назад майор Волостнов сделал запрос в часть, в которой служил муж Маруси капитан Радчиков, и вскоре получил ответ, что «…капитан Красной армии 244-го стрелкового полка пропал без вести в январе 1942 г. близ деревни Копылово…».

Следующим письмом майор Волостнов попросил узнать подробнее, что именно произошло. Как выяснилось, его дивизия попала в окружение в Харьковской области. Именно там его видели в последний раз бойцы из его подразделения, которым посчастливилось выбраться из окружения. Из показаний его сослуживцев следовало, что Радчиков получил легкое ранение в руку, далее с остатками роты пробивался самостоятельно, отделившись от основной группы военнослужащих. Идти им пришлось через заминированные леса — весьма гиблое место. Во всяком случае, никто из них впоследствии его больше не видел. Скорее всего, они так и сгинули где-то в лесных массивах.

Перечитав сообщение, майор решил не говорить о письме Марусе. Чего омрачать тяжелыми воспоминаниями тайное, но нежданное счастье. Пусть все останется так, как есть.

В этот раз, чтобы не привлекать внимания к Аверьянову, остановились у перекрестка, и оставшуюся часть пути, немногим более двухсот метров, Михаил прошел пешком. В какой-то момент он даже поверил, что нет ни сырой камеры, ни фрицев, а есть только Маруся и больше ничего, кроме ее любви.

Привычно постучался в дощатую темную дверь. В глубине квартиры послышалось шарканье старческих ног, затем дверь широко распахнулась. Сосед Маруси — скрученный и сгорбленный многими болезнями старик — внимательно посмотрел на пришедшего и поинтересовался:

— Чего тебя долго не было, я уже успел соскучиться. Хе-хе! — скрипуче рассмеялся он.

— Дела у меня были, — коротко ответил Михаил.

— Чего встал? Проходи! — отступил старик, пропуская гостя в квартиру.

Аверьянов прошел в затемненный коридор. Не был каких-то три дня, а уже соскучился так, что божий свет сделался не мил. Не терпелось прижать к себе Марусю, хотелось повозиться с малышами, к которым привязался как к родным.

Приоткрыв дверь, вошел в небольшую комнатку, где у окна, склонившись над колыбелью сына, стояла Маруся. Заботливо, как и положено любящей матери, поправила покрывало у спящего ребенка, улыбнувшись, шагнула к Михаилу и утонула в его объятиях.

— Здравствуй, милая, — проговорил он, чувствуя каждой клеточкой тепло любимой женщины. Большего и не пожелаешь, так и простоял бы всю жизнь, крепко обнявшись.

— Тебя долго не было, — подняла на него свои серые глаза.

— Не все зависит от меня, милая, было много работы.

— Ты никогда не говоришь, чем занимаешься.

— Поверь мне, очень важным делом.

— Но почему мы не вместе?

— Сейчас никак нельзя… Но я делаю все возможное, чтобы мы были вместе и больше никогда не расставались. Когда-нибудь я расскажу тебе все, но сейчас не имею права.

Малыш повернулся на бок, что-то пробурчал во сне и снова затих.

— Артем очень похож на тебя, — вдруг произнесла Маруся.

— О чем ты говоришь?

— Это твой сын, неужели ты этого так и не понял? У него даже ямочки на щеках твои. Их особенно заметно, когда он улыбается.

Михаил склонился над колыбелью — младенец во сне беззубо улыбнулся, показав на щеках крошечные ямки. Аверьянов смотрел на сына и чувствовал, как в нем просыпается отцовский инстинкт — хотелось защитить малыша, уберечь от чего-то скверного.

— Маруся, милая, ты даже не представляешь, как я счастлив! Даже не мог представить, что такое может быть. Меня просто ужас охватывает оттого, что я мог погибнуть и не узнать о том, что у меня родился сын. Чего же это я… — встрепенулся он. — Нужно отметить, у меня для вас есть гостинец: тушенка, сало, хлеб душистый, уверен, ты такой хлеб только до войны ела!

— Отмечать так отмечать! — махнула рукой Маруся. — У меня тут соленые огурчики припрятаны для случая, вот он и наступил! Я сейчас к дяде Коле заскочу, наверняка у него водка есть.

— Пусть уж и сам приходит. Что ж это за праздник без гостей?

Маруся выскочила за дверь.