Искушение

— «Стану я, Мария, пойду», — медленно заговорила я, слыша, как кто-то подсказывает мне слова, и они, медом ложась на язык, были сладки в своей правильности.

— «Из дома не дверьми,Из двора не воротами,Мышью норой,Собачьей тропой».

Лицо Макса вытянулось, и я расхохоталась от восторга.

— Прочь! — Черенок метлы звонко стукнулся в подвернувшуюся на полу железку. Я захлопнула дверь, шарахнула засовом.

Замки вампирам не нужны, их ничто не остановит, а вот для человека прочный засов самая подмога.

— Выйду во широко поле! — заорала в голос, задрала голову, чтобы всем было слышно — я вернулась!

Спущусь под высоку горуВозьму от двух гор земельки,

— запела, закружилась по комнате, опираясь на метлу.

В этот момент казалось, что на мне широкая длинная юбка, что развеваются в колдовском танце волосы, что звенят на руках и шее бесовские монисты.

Как гора с горою не сходится,Гора с горой не сдвигается,Тако же и добрый молодей МаксимС красной девицей МариейНе сходился, не сдвигался.[4]

Я опустила ладони в ледяную воду кадушки. Ох, и хороша была водица. Чиста, прозрачна, свежа.

Капая себе на ноги, дошла до двери и длинной дорожкой вылила набранную воду вдоль деревянного порога. Села на корточки, загребла в две руки земли с песком с утоптанного земляного пола.

Гора на гору глядит,Ничего не говорит,Тако же и добрый молодей МаксимС красной девицей Марией

Ничего б не говорили.Наговор мой не избыть,Слово-дело не переломить!

Землю ссыпала с двух сторон водяной дорожки. Встряхнула руками, разбрасывая оставшееся на пальцах.

И вдруг боль тяжелым обручем сдавила меня. Безымянный палец на правой руке заломило, кольцо впилось в кожу. Я схватилась за него. Мышцы на левой руке свело резким жгутом. Боль звериным рыком вырвалась из груди, согнула, заставила упасть на колени.

Ручей с ручьем не сходится,Гора с горой не сбегается,Лес с лесом не срастается,Цвет с цветом не слипается,Трава разливается,

— зашептала быстрым речитативом. Каждое слово отдавалось сумасшедшей вспышкой в голове и во всем теле. Я смотрела на низенькое узкое окошко, запирая его на веки вечные самым страшным арканом. На смерть. Лютую. Жестокую. Соломы набросаю, три свечи зажгу, пробежит мышь, паук соберет паутину, каркнет ворон. Никого не пущу.

От той травы цвет сорву,

С собой возьму,Выйду на долину,На большу тропину,

— стонала я, катаясь по земле. Ударилась о печку, повалила лавку. Над головой закачались травы. Дотянуться бы. Опрокинулся котелок, обдавая меня водой. Попав на кольцо, вода зашипела, пошла белой пеной.

Возьму себе землину,Сяду под лесину,Выйду во широко поле,Посмотрю на четыре стороныИ кину, и брошу я во чисто поле,

— орала, перекрывая в себе боль.

Ненавижу! Всех ненавижу! Нежити, выродки. Уничтожу! Никто не уйдет!

Руку безжалостно крючило, пальцы свело. Припадок снова шарахнул меня об белый каменный угол печи. С нее посыпалась солома. С глухим стуком на пол упал нож.

Знакомая вещица! Этот нож мне как-то помог. Поможет и сейчас.

Превозмогая боль, поднялась на колени, попыталась сжать железную рукоятку, но пальцы скрутило судорогой. Нож выпал.

И как гора с горой не сходится,Так бы и Максим с МашейНе сходился, не сдвигался,

— провыла я в потолок, не глядя, нащупала нож.

Я разорву эту связь. Очищусь. Никто близко не подойдет.

Стиснула в кулаке холодную рукоять. На секунду показалось, что передо мной проскользнула «березка», что сидит на лавке старик с плеткой. Резко опустила нож вниз, туда, где кипела боль.

Ничего не почувствовала. Только упала, слыша, как вопит и стонет воздух вокруг меня, как раскачиваются стены, как гулко вздыхают перекрытия, как звенит оконное стекло, шелестят травы, с шорохом перекатывается котелок.

Но вот все это стало отдаляться, покрываться дымкой. Боль последний раз стрельнула по телу, заставив вздрогнуть, пнуть опрокинутую лавку. Надо мной склонилось знакомое лицо. Тонкий нос, ровный красивый овал, серые недовольные глаза, морщинка на переносице.

События… Да, я открыла ход новым событиям. И теперь их не избежать. Больно… Как же больно…

Все вокруг стало серо. Это было хорошо. Чернота из моей жизни ушла, оставив после себя бесцветную пустоту. А это лучше, чем разваливающееся на части ничто.

ГЛАВА VI

ОБМАНИ, ОБВЕДИ, ГЛАЗА ЗАКРОЙ