Искушение для грешника (СИ)

— Я не буду комментировать твой наряд, хотя я в курсе, что нынче носят молодые девушки…

«Под платьем», — тянет меня добавить.

— И это не оно, — продолжает он. — Но скажи мне, Подкидыш, тебе удобно в октябре вместо обуви носить шерстяные носки?

— Издержки производства, — буркаю я. — Помоги сумки затащить.

— Ну ты даёшь, — качает дядя головой, не спеша задавать наводящие вопросы.

В отличие от ба, он прекрасно чувствует, когда лезть не стоит.

Вообще-то ба тоже чувствует, но её это не останавливает.

Дядя подбирает сумки, пока я прицеливаюсь в замочную скважину найденным ключом.

— Надеюсь, что мне не стоит волноваться, — произносит он с намёком.

Только и всего, но это означает, что мне даётся право разок ему поплакаться.

— Посмотрим, — вздыхаю я.

Не успеваю я отпереть замок, как открывается дверь Скворцовых.

— Не, мам, это не германов вертеп, опять! Это Элька подалась бомжи!

— Вот говнюк! — шипит дядя уже на захлопнувшуюся дверь.

— Что за вертеп? — вяло интересуюсь я, уже не реагируя на выходки соседа.

Я всё уже запомнила. При случае будет ответочка.

— А он вчера тут гладиаторские бои устроил, — раздаётся голос ба из приоткрытой двери напротив. Р

Реально, это даже не маленький Тель-Авив, это какая-то коммунальная квартира!

— Мам, ты преувеличиваешь, — морщится дядя. — Просто девчонки немного повздорили.

— Ну, выдранных волос тут было достаточно, — Роза Моисеевна явно не одобряет женские драки.

— Стало быть, победила сильнейшая, — хмыкнув, киваю я в сторону убежавшей девчонки.

— Победила самая раздетая, — ба поправляет на носу очки.

— Так. Я пошёл, — дядя Гера живенько линяет в свою холостяцкую берлогу, пока ему не начали читать нотации.

Поэтому все внимание ба достается мне.

— А ты в каких боях участвовала?

— Это был водный спорт, — признаюсь я.

— Ну-ка, пойдем-ка. Судя по засосу на шее, это была гребля.

Глава 42. Летописное

Кисло смотрю на ба.

— Идем-идем, а то у тебя лицо, как будто у тебя в разгар заплыва весло отобрали.

Запиннав сумки в квартиру под бдительным присмотром Розы Моисеевны и добыв себе тапки, шлепаю к ба в допросную, пардон, на кухню.

Я ожидаю нравоучений, но она ставит чайник, достает свой шкалик, снимает тканевую салфетку в синенький цветочек с расстегая и подвигает ко мне поближе вазочку с конфетами. Судя по тому, что абрикосовое варенье не предлагается, разговор все-таки будет серьезный.

— Не нравится мне, как ты выглядишь, — начинает ба.

М-да.

Какое-то время мы просто пьем чай, я ковыряюсь в пироге, и бабушка шуршит фантиками. Сладкоежка я, походу, в нее.

— Прабабка моя, твоя прапрапра, — начинает трясти закромами Роза Моисеевна, — вчерашняя гимназистка, красавица Римма, замуж вышла рано. Ну как вышла. Сговорились родители ее с женихом, да и повенчали их быстренько. Он был старше ее, военный чин, а она — сопля семнадцатилетняя. Только через три года при переезде с одного места службы в другую губернию молодая жена сбежала с адъютантом. Стало быть, твоим прапрапрадедом. В общем жизнь у них как-то сладилась, хоть по тем временам и в грехе они жили, пока какой-то документ хитрый не выправили, да только все рвалась она между новой семьей да сыном, оставленным с мужем.

Я навостряю уши. Редко Роза Моисеевна рассказывает о прошлом семьи, только достает изредка старые фотографии на картонках.

— Лет десять они вместе прожили, а потом настали времена лихие. Сгинул адъютант Михалицкий. Не то сбежал за границу, не то порешили его. Бабка-то, конечно, надеялась, что второе. Осталось у нее двое детей от него, сын Алексей и дочь Антонина, моя бабка. Римма Иосифовна красоты с годами не растеряла, заприметили ее. За ее рыжие кудри разгорелась баталия: два солидных человека к ногам все бросали. Город от слухов на ушах стоял. Тут уж дело такое, пока репутацию не сгубили совсем к чертям, надо было выбирать. А то детей затравят, так хоть заступа будет. Совсем отказать она не могла. Там тоже длинная и захватывающая история. Роман написать можно. И выбрала бабка того, что поневзрачнее был, но понадежнее, да только второй — жгучий красавец с польскими корнями — ее выкрал по дороге на свадьбу. И решилась ее судьба, как решилась. Так и дожила она свои дни с Демидом Мельцажем. И поначалу все кумушки шушукались, что повезло ей дюже, да только он ходоком оказался. Ни одной юбки не пропускал. Намаялась она с ним и, не желая подобной судьбы своей дочери, отдала ее в самую строгую женскую гимназию, следила за ней коршуном.

Я пока не очень понимаю, куда клонит ба, но слушать интересно, да и от своих тревог отвлекает.