Искушение Марии д’Авалос

Карло обставлял комнаты с мужской, сельской простотой, которая была не по душе Марии. Особенно ей не нравились натюрморты с изображением убитых животных. Большую комнату на верхнем этаже он отвел под спальню Марии, и она вынуждена была признать, что там очень красиво. Это были скорее две комнаты, разделенные изящной аркой. Стены окрашены в мягкие голубовато-зеленые тона, украшения отсутствовали. Слава Богу, здесь обошлось без мрачных полотен.

На третий день Мария от скуки велела принести ей бумагу и чернила и начала делать наброски для фресок, чтобы оживить комнату. Она сделала несколько рисунков, проработав до тех пор, пока не начало темнеть. Один из них ей понравился — колонна с ионической капителью и мотивами рокайля. Она усилила цвета, выбрав удивительный сине-фиолетовый оттенок, чтобы очертить колонны. Она поднялась в эту комнату и попросила приложить рисунок к стеке, а сама отступила, чтобы посмотреть. При свете свечи рисунок выглядел изумительно, она улеглась спать, думая о том, понравится ли он Карло.

Часом позже она проснулась. Ей не нравилось, когда в отсутствие мужа слуги Карло мужского пола входили в ее спальню, и поэтому огонь в камине рано угас в ту ночь. Она лежала под одеялами, дрожа от холода и чувствуя себя покинутой. Хотя она привыкла спать одна, в Сан-Северо утешало сознание, что Карло рядом. А мрачная атмосфера замка Джезуальдо вызывала у нее тоску по человеческому теплу и близости. Где же Карло? Как он может ночевать вне дома, когда ночи такие холодные? Может быть, у него есть охотничьи домики в предгорье и в горах? Но почему же он предпочитает спать там, а не в замке? Наверно, мужчины не такие, как женщины. Они получают удовольствие от грубой суровой жизни на открытом воздухе.

Мужчины вернулись на следующий день с окровавленным убитым оленем, переброшенным через седло. Его благородная голова с мертвыми открытыми глазами безжизненно свисала.

Беатриче, бродившая по двору, сделала над собой неимоверное усилие и промолчала. Перед отъездом в замок Мария взяла с нее слово не делать замечаний по поводу всего, что связано с охотой Карло, при нем или при его людях, поскольку это приводило его в ярость.

— Минуточку, — сказала Беатриче, когда мужчины собирались снять с лошади тело оленя. Карло язвительно улыбнулся, спешившись: его позабавило, что этот ребенок отдает приказания его людям. Она подошла к оленю, осторожно погладила его морду и перекрестила. Потом, закрыв глаза, девочка сложила руки и шепотом помолилась. Мужчины в изумлении наблюдали за этим ритуалом.

— У тебя просто призвание, Беатриче, — сказал Карло. — Когда ты станешь старше, то сможешь основать женский францисканский монастырь.

— А вы, принц Карло, можете стать его главным жертвователем, чтобы замолить свои грехи перед Божьими созданиями, — парировала Беатриче и бросилась прочь, проливая слезы над судьбой невинного оленя.

Карло расхохотался и зашагал вверх по лестнице в превосходном настроении после охоты.

Мария слышала, как они прибыли. Отпустив Лауру, она сидела в кресле у огня, размышляя о том, сколько времени пройдет, прежде чем Карло заглянет к ней. Быть может, несколько часов. Он направится прямо в свою комнату и сыграет на одном из своих инструментов, потому что скучал по музыке, когда отправлялся на охоту.

Но он появился в комнате уже через несколько минут, осведомился о здоровье Марии и уселся в кресло напротив. Он наспех вымылся и переоделся: волосы у него были влажные, и свежая белая рубашка была не заправлена в старые алые штаны. Он принес с собой лютню и листы бумаги с небрежно набросанными нотами.

— У тебя отдохнувший вид, Мария, но тебе скучно, — сказал он. — Может быть, тебя развлечет музыка. По пути сюда я сочинил мелодию. Пока не знаю, как я ее разовью, но, быть может, тебе захочется ее послушать.

— Да, Карло. Очень, — ответила она.

Мелодия сразу же захватывала, она была медленной и величавой. Карло улыбался, довольный собой. Он всегда выглядел особенно привлекательно, когда играл. Охота пошла ему на пользу: на бледных щеках играл теперь румянец, глаза блестели. Время от времени он останавливался, меняя сочетания нот в некоторых фразах и внося изменения в рукопись.

— Да, так лучше, — заметила она по поводу одного изменения.

— Правда? — спросил он. — А теперь послушай вот это.

Он сыграл несколько тактов как они были записаны, с традиционным замиранием в конце каденции. Затем он изменил мелодию, так что она не понижалась, а повышалась, затем шла вниз, снова вверх, вздымаясь и падая, как листок на ветру.