Искушение Марии д’Авалос

Мария опустилась в ближайшее кресло и прикрыла глаза. Хотя это было выше ее понимания, она слышала, что некоторых мужчин тайно влечет к другим мужчинам. Ходили неприглядные слухи об одном члене парламента Неаполя. Хотя он был богатым и могущественным человеком, другие мужчины, боясь иметь что-то общее с его преступлениями, держались от него подальше. Но Карло! Именно Карло! Ее собственный муж, отец ее сына. Поднявшись с кресла, она начала расхаживать по комнате. Это казалось невозможным. Карло был по-своему набожен. Он верил в учение церкви. А близость мужчин с другими мужчинами считается смертным грехом. Но разве Мадделена не сказала, что не может даже говорить об этом? И что это за история о том, что его секут? Это было еще большим извращением. Преодолевая отвращение, Мария представила себе Карло и этого Алессандро в таинственной запертой комнате. Или там пороли Карло? Что там внутри? Может быть, там эротическая обстановка, еще одна кровать, покрытая медвежьей шкурой? Или там мрачно и нет ничего, кроме позорного столба, возле которого секут? Мысль об Алессандро и Карло в одной постели казалась ей абсурдной. Но именно Алессандро руководил в качестве священника необычной церемонией, которую Карло организовал в их брачную ночь. И разве они не общались тогда безмолвно? Она ощутила брезгливость, смешанную с состраданием. Какие необъяснимые муки претерпевает Карло, если ведет себя так странно.

Хотя Мария не очень верила тому, что рассказала Лаура, это объясняло многое в Карло — то, чему Мария не могла дать название. Его боль и наказание своей плоти, желание физического контакта со священником складывались в одну картину и проясняли то, что она никак не могла понять в их сексуальных отношениях. Имело ли это отношение к отвращению к плоти? Возможно, к ее плоти?

Эти открытия в корне изменили ее отношения с Карло, хотя сначала она это не осознала. Всего несколько дней назад казалось, что между ними возникла какая-то новая близость. Теперь же это стало невозможным. У Карло свой тайный мир, который она не понимала. Однако интуиция подсказала ей: необъяснимые узы, связывающие Карло с мужчинами — особенно с его слугами и стражниками, — гораздо крепче, чем узы, связывающие его с женой, Чувства Марии к нему, всегда сложные и неопределенные, изменились. Надежда на общее будущее уступила место смешанным чувствам: жалости, отчужденности, одиночеству, отчаянию, страху и печали от ее несбывшихся надежд.

Мария стоически переносила это. Она заставила себя уделять больше времени Эммануэле, беря его на ежедневные прогулки с Сильвией или Лаурой под защитой отряда стражников. Иногда они доходили до Кьяйи, где навещали родителей Марии в палаццо д’Авалос. Она вернулась к своему прежнему времяпровождению: читала, писала, снова погрузилась в хронику Констанцы д’Авалос.

Она решила, что опубликует книгу, поместив в ней гравюры одного из художников — друзей Карло, и посвятит ее Беатриче, которая характером так напоминала Констанцу. Она напечатает пятьдесят экземпляров и раздарит членам семьи. Пять из них она передаст в королевские архивы Неаполитанского королевства, так что удивительная Констанца д’Авалос останется в истории.

Она рассказала о своих замыслах Карло. Испытывая облегчение от того, что Мария занялась собственными делами, он послал за своим другом Сильвестро Бруно, чтобы тот начал работу над иллюстрациями. Карло заверил ее, что будет наблюдать за работой Бруно, чтобы книга получилась достойной.

Спустя неделю после их первой встречи Бруно сопровождал Марию в поездке на Искью. Он с восторгом принял заказ — пусть это были лишь иллюстрации, которые другая рука переведет в гравюры. Карло считал Бруно — хотя никогда бы не сказал об этом своему другу — консервативным художником, именно поэтому он и выбрал его для работы над иллюстрациями. Бруно был жилистым, лысым маленьким человечком, интересовавшимся местными пейзажами и неаполитанской историей, что также делало его идеальным исполнителем такого задания. Он сделал искусные рисунки острова Констанцы, ее замка, библиотеки и форта, с которого она девяносто лет назад отражала атаки французов. Возвращение на Искью и живость рисунков вдохновили Марию, и теперь она посвящала работе над книгой целые дни.

После того как она писала по нескольку часов, Мария смотрела из окна своей голубой гостиной на площадь Сан-Доменико Маджоре, воображая удивление и радость Беатриче, когда она подарит дочери эту книгу.

Мария планировала описать визит Констанцы к Леонардо да Винчи в Рим. Для этого необходимо было иметь портрет Констанцы кисти Леонардо, чтобы Бруно сделал с него гравюру для книги. Что случилось с этой картиной? Где она? Мария всерьез занялась ее поисками.

Бруно через свои связи узнал, что Леонардо хранил картину у себя и взял ее во Францию. Портрет, который помнила Мария, очевидно, был не оригиналом, а копией, выполненной римским художником. Именно она когда-то находилась в палаццо д’Авалос.