Искушение ворона

Русская кровь пока молчала. Ничем не тронул Дубойса Московский проспект, по которому они ехали в бесконечном, нервном потоке машин. Потом они повернули направо, проехали мимо Витебского вокзала, и Питер стал постепенно узнавать город, знакомый ему по фотографиям, фильмам, сайтам Интернета.

– Александр Сергеевич, – показал он на памятник, запечатлевший задумчиво сидевшего человека.

– Нет, это не Пушкин, – с видом полной компетентности пояснил сопровождавший его фээсбэшник. – Это Грибоедов. Автор пьесы «Горе от ума».

– Я знаю, – улыбнулся Дубойс. – Грибоедова тоже звали Александр Сергеевич.

– Правда? – удивился, но нисколько не смутился, сопровождающий. – А я не знал. Век живи – век учись… Владимирский собор…

А вон – Невский проспект… Литейный… А это наша контора. Большой дом…

Машина проехала мимо странного серого здания, возвышавшегося над прилегающими домами.

– Но мы сначала заедем в гостиницу. Вам надо отдохнуть с дороги, принять душ, перекусить. А потом уже милости просим…

Нева. Питер зажмурился от яркого солнца, отраженного поверхностью воды. Вот тебе и серый, пасмурный город! Шпиль Петропавловской крепости показался ему солнечной осью раскинувшегося перед ним города. И этой золотой иглой Санкт-Петербург пронзил сердце Дубойса. Ему захотелось выйти из машины и идти, и идти по этим мостам и набережным. Не в силах справиться со своим детским восторгом, Дубойс шлепнул фээсбэшника по плечу и выдохнул:

– Ух, какая красотища!

– Да, – согласился тот, – город у нас красивый… Вон, между прочим, «Аврора». Революционный крейсер… Номер вам забронирован. Отдыхайте. А в четырнадцать ровно я за вами заеду…

Питер принимал контрастный душ в номере гостиницы. Ему было приятно представлять, что та же вода, которая омывает гранитные набережные, сильной струей стучит по его упругому, молодому телу. Вот она – земля… вернее, вода предков. Князей Вороновых.

Его охватило странное чувство, похожее на влюбленность, оно заставляет школьника сбегать с уроков, тянет студента из аудитории на белый свет. Питеру захотелось забыть всех этих Фэрфаксов, Лео Лопсов, Чиверов… Бродить бы без цели по набережным, сидеть на скамейке в Летнем саду, смотреть на питерских девушек. Пожить бы тут немного, ни о чем не думая, или наоборот, думать о самом главном.

Дубойс растираясь полотенцем, глянул в окно. С шестого этажа гостиницы «Санкт-Петербург» был хорошо виден противоположный берег Невы и громадный серый дом, торчащий каким-то диссонансом над набережной Робеспьера.

Нет, сначала дело. Только когда он убедится, что все выполнено, все, что требовалось, получено, проработано, зафиксировано, тогда он позволит себе первую прогулку по городу. А сейчас будем считать, что никакого города не существует, а только тот мрачноватый дом, его архивы, сотрудники, кабинеты.

Человек в сером костюме с довольно приятным лицом провел Питера по коридору. Открыл массивную дверь и пригласил его в небольшое помещение.

– Располагайтесь, мистер Дубойс. Документы из архива подготовлены, сейчас их принесут. Вы можете работать в этом кабинете. Вот мой внутренний телефон, если что-то понадобится, звоните, не стесняйтесь.

Неисповедимы пути твои, Господи. Когда-то его предок не вернулся в свою страну, опасаясь этого самого ведомства, у которого он теперь в гостях. Сидит за столом в кабинете, в котором, возможно, допрашивали кого-то из его близких или дальних родственников.

– Здравствуйте, – в кабинет вошла женщина в темном костюме с папкой документов. – Прошу вас расписаться здесь и здесь. Спасибо.

Дубойс сел поудобнее. Придвинул к себе папку.

Он читал изложенные сухим казенным языком данные уголовного дела 70-х годов о деятельности преступной группы под предводительством некоего вора по кличке Генерал, данные наблюдений, агентурных донесений, подслушанных разговоров, касающихся некоего гражданина Шерова Вадима Ахметовича, а сам почему-то представлял питерский проспект, обычный зимний день.

Девушка в черной шубе с распущенными рыжими волосами. Неба не видно, вернее, оно опустилось на город и лежит теперь на плечах сутулых пешеходов. Поэтому снежинки появляются в воздухе неизвестно откуда. Если долго на них смотреть, можно заметить, что некоторые летят вверх. Рыжая девушка остановилась. Она то ли глядит на снег, то ли ей померещился чей-то знакомый взгляд. Красивый рот портит усмешка. Вдруг словно что-то попало ей в глаз. Она смотрится в маленькое зеркальце и краем платка достает невидимую соринку…

Дубойс взял в руки черно-белую фотографию. Долго смотрел на эту красивую молодую женщину, почти девочку. Он убирал ее в папку, читал следующие документы, но потом опять доставал фотографию и не мог насмотреться. Что он увидел в этом лице? Он испытывал одновременно и восхищение, и непонятную, необъяснимую тревогу. Часть его существа будто говорила: «Смотри, ничего прекрасней ее ты никогда не увидишь». А другая половина шептала: «Не смотри ей в глаза, только не смотри ей в глаза, а не то…»