Искусство и его жертвы

Дядя сновал по своим масонским и литературным делам, и практически всегда без племянника, Сашка большей частью скучал, лежа у себя в номере, иногда гулял с Игнатием в Летнем саду, иногда к ним присоединялась Анна Николаевна с Марго, но хотелось посмотреть Петербург как следует, походить вдумчиво, подолгу, а ему одному отлучаться не позволяли. Говорили: "Потом, потом, только не теперь". А когда потом? Если он поступит в Лицей, сразу переедет в Царское Село, если не поступит — сразу возвратится в Москву, толком не увидев Северную столицу. Было чрезвычайно досадно.

Неожиданно дядя анонсировал: завтра едем на экзамен к графу Разумовскому Алексею Кирилловичу, быть во всем парадном, чистым, ладным и желательно жизнерадостным. Пушкин-младший сразу оробел и, представив себя пред очами самого министра народного просвещения, грозного, по слухам, нелюдимого и очень взыскательного, даже потерял аппетит. Как ни уговаривала его Анна Николаевна выпить чашку куриного бульона иль отведать бараньей котлетки с гречневой кашей, отказался напрочь. Только воду пил в больших количествах.

Утром пробудился едва ли не в четыре часа, вспомнил о грядущем экзамене и почти что подскочил на кровати от ужаса. За окном уже брезжило. Сашка бегал по комнате лишь в ночной рубашке, умывался, причесывался, то и дело восклицая нервно: "Боже, для чего мне такие мучения?.. Не хочу быть посланником… не хочу Лицея… ничего не хочу… жить в глуши, в Болдине, в Михайловском — лишь бы меня никто не трогал!.. Ах, зачем, зачем я приехал в Петербург?!" На крюке висел его выходной костюм, вычищенный Игнатием. Одеваться было еще рано. Выглянул из нумера: у его двери стояли туфли, надраенные коридорным. Взял их к себе. Опустился на колени и молился долго, глядя на небо за окном. Стал немного спокойнее.

Около семи постучал Игнатий — разбудить барича. И увидел его, целиком одетого. Удивился:

— Как, уже готовы? Вы не спали, что ль?

— Спал, спал, но мало.

— Полноте волноваться, Сан-Сергеич, точно барышня какая перед свадьбой. Чай, не на войну отправляетесь.

— На войне было бы не так страшно. Там скакать да шашкой махать — многого ума не надо.

— Не скажите: ум нужон везде. На войне тем паче, чтоб живым остаться.

Сашка съел за завтраком только одно куриное яичко "в мешочек", ломтик сыра и выпил чашку кофе со сливками. Чуть повеселел. Дядя ему сказал:

— Не тревожься, дружочек, я уверен, что все пройдет, как по маслу. Про тебя уж говорено — нужными людьми нужным людям. Все необходимые бумаги представлены, и по родословной в том числе. Так что экзамен — большей частью формальность. А нарочно топить никто и не станет, здесь не те порядки.

Пушкин-младший, ничего не сказав, только перекрестился.

Шли пешком, так как дом Разумовского находился поблизости — на Фонтанке, между Семеновским и Обуховским мостами. За оградой кованой был обширный двор, весь в зеленых кронах деревьев. Поднялись по широкой лестнице, устланной ковром, и зашли в залу перед кабинетом министра. Там уже сидели первые посетители — взрослые с подростками, вероятно, тоже будущими лицеистами. Выделялся седой сердитый старик в форме адмирала, рядом с ним притулились на стульях два юнца, явно братья, тоже лет 12–13. Дядя сразу подошел к ним:

— Петр Иванович, голубчик, разрешите засвидетельствовать вам мое почтение.

Адмирал покивал, приподнявшись:

— Здравия желаю, многоуважаемый Василий Львович. Вот привез моих внуков — Ванечку да Мишеньку. Вы, я вижу, тож?

— Да, племянника Александра. Сашка, познакомься, дружочек, со своими будущими однокашниками. Очень рекомендую: знаю семейство Пущиных много лет.

Пушкин-младший, шаркнув ножкой, крепко пожал им руки. Ваня был чуть повыше и чуть постарше, круглолицый, серьезный, как дед. Миша — ниже, но зато в плечах шире, и улыбчивей.

— Да когда ж начнут? — в нетерпении спросил адмирал. — Я не мальчик им всё утро провести в предбаннике. Затекла спина. Мне под девяносто уже, кстати говоря.

— Алексей Кириллович, по слухам, едет от императора, скоро будет.

А министр все не появлялся, Пущин-дед шумел, но, по счастью, появился дядя Ивана и Михаила — брат их матери, и колючий старик, поручив ему внуков, шаркая подошвами и стуча палкой, важно удалился. Посетители вздохнули с некоторым облегчением.

Наконец, Разумовский пожаловал, с ним — директор Лицея Василий Малиновский и директор департамента Министерства просвещения Иван Мартынов. Все они уселись в кабинете хозяина особняка, и туда из зала начали вызывать по одному претендентов на звание лицеиста. Шли по алфавиту, и Пушкина пригласили раньше Пущиных.

Он вошел и встал напротив стола, тоненький, как церковная свечка. Смуглое лицо было бледновато, и в глазах тревога.

Разумовский смотрел придирчиво, повернув голову чуть набок, и слегка жевал тонкими губами. Малиновский, напротив, очень доброжелательно кивал и, сцепив пальцы, быстро-быстро вращал большими друг вокруг друга. А Мартынов сидел с нейтральной физиономией, мыслями совсем в ином месте.

— Здравствуй, Пушкин, — громко произнес Алексей Кириллович.