Искусство наступать на швабру

Артисты со вздохом облегчения потянулись к выходу. Последним, опираясь на сачок, залу покинул хозяин дома банкир Дуремар-Грымзин. Уходя, он аккуратно выключил свет и закрыл дверь на ключ. И никто, кроме инспектора Столбового-Пьеро, не заметил кончика колпачка, торчащего над стульями в последнем ряду зрительного зала.

* * *

Особняк главы банка "ГРЫМЗЕКС" погрузился в сон. Но спали не все. Например, что делал запертый в главной зале детектив Дубов, не знал никто -даже инспектор Столбовой, которого он попросил подежурить в коридоре.

Пристроившись на стуле, Егор Трофимович пытался читать драматическую поэму Софьи Кассировой "Нильскaя рапсодия", изданную за счет автора отдельной брошюрой в местном издательстве "СВЕТОЧ". С трудом пробираясь сквозь туманные и таинственные образы этой незаурядной поэмы, Столбовой пытался вникнуть в монолог лирической героини поэмы:

"Жрецу Омона помоляся в храме,Направилась я к Нилу в ближний путь,Где Аллигатор острыми зубамиЛаскал мою девическую грудь".

Жрец Омона ответствовал ей:"Я крокодилов пас в лугахНа топких Нильских берегах.А Крокодил жевал сапог -Наверно, я бы так не смог".

Буквы запрыгали перед глазами Егора Трофимовича, и он забылся в тяжкой полудреме. Ему виделся страшный крокодил, уволакивающий черепаху Тортилу в топкие пучины.

От этих кошмаров инспектора освободил голос господина Романова, совмещавшего Карабаса Барабаса и Тортилу.

– Вы так стонали, – озабоченно говорил порноиздатель. – Я уж решил, что и с вами что-то случилось.

– А, нет, ничего, – пришел в себя Столбовой. – Спасибо, что разбудили.

– А у меня к вам дело. – Господин Романов извлек из-под бороды небольшой пакетик, адресованный Карабасу Барабасу. – Это мне только что передал охранник, будто бы кто-то принес и оставил у входа. Я решил сам не открывать, а только вместе с вами.

– Правильно решили, – одобрил Столбовой. – Вскрывайте.

Карабас Барабас снял обертку и открыл скрывавшуюся под ней картонную коробочку. Через миг ампирные стены коридора огласились не совсем нормативной лексикой – так адресат откликнулся на действие мышеловки, спрятанной в коробочке. Столбовой, подтянув пьеровские рукава, помогал Романову освободить палец из капкана.

– Что за глупые шутки! – прорычал Карабас, потирая бородой пострадавший палец.

– Это нам предстоит выяснить, – невозмутимо ответил инспектор.

* * *

Ровно без четверти шесть утра господин Грымзин открыл дверь гостиной и впустил туда актеров. Первым, что они увидели, был Буратино, сладко спавший на сдвинутых стульях. От голосов Дубов проснулся:

– А? Что? Да, я тут малость заснул. А что делать – всю ночь на ногах...

– Господа, приступаем к репетированию последней и заключительной мизансцены, – возвестил Святославский. – Не забудьте, что она несет на себе главный груз экзистенциально-концептуальной невостребованности...

Пока режиссер развивал свои гениальные идеи, Столбовой уединился с Дубовым и сообщил о последнем сюрпризе – мышеловке для Карабаса.

– Еще одна загадка? – задумался детектив. – А может, наоборот – все потихоньку начинает становиться на свои места?

– А как ваши успехи, Василий Николаич? – поинтересовался Столбовой.

– О, мои успехи! Мои успехи, Егор Трофимыч... – Но рассказать о своих успехах Дубов не успел, так как режиссер попросил Буратино и Пьеро приготовиться к выходу на сцену.

А на сцене перед картиной горящего очага понурясь сидели Папа Карло и Джузеппе – Сизый нос. Папа Карло чинил шарманку и привычно бормотал:

– Хочешь – не хочешь, а жить надо... И еще руководить антиалкогольным обществом, и вести борьбу с гомосексуальными меньшинствами, засевшими в высших эшелонах власти... Говорят, есть одна страна на свете, где ветераны творческих профессий живут в покое и довольстве на одну пенсию, и им не приходится таскаться по дворам с шарманкой...

– Но эта страна – явно не Кислоярская Республика, – ехидно вставил Сизый нос.

– А где она, эта страна? – горестно вздохнул Папа Карло.

Но Джузеппе не успел ответить, так как дверь в залу медленно раскрылась, а следом за ней широко раскрылись рты и глаза всех присутствующих, ибо на пороге, шатаясь, как тростник на ветру, возникла первая лиса Алиса – не совсем невредимая, но все-таки живая. Она была все в том же лисьем костюме, в котором ее застигла смерть, но с накинутым поверх него грязным белым халатом.

– Наденька, это вы! – Детектив Дубов подбежал к Алисе и бережно усадил ее в кресло.

– Это ужасно, – прошептала Надя. – Последнее, что я помню – как получила чем-то тяжелым по голове. А потом... – Алиса задрожала и откинулась на спинку кресла. – А потом, уже там... там...

– В морге? – подсказал Буратино.

– Так это был морг!.. О, боже мой...

– Ну, и что же в морге? – живо заинтересовался Ибикусов-Базилио, доставая из-под хвоста репортерский блокнот.