Против версии самоубийства говорит то соображение, что человек, который хочет свести счеты с жизнью, не станет уезжать далеко от дома и снимать пальто, прежде чем растаять в воздухе.
Это одна из причин, по которым я считаю, что моя жена не покончила с собой. Мне представляется, что, сбросив пальто и оставив его в машине, она сошла с холма и исчезла в неизвестном направлении. Я думаю, что она спустилась, потому что не любила подниматься в гору.
Последняя фраза заставила меня рассмеяться – Арчи поистине хорошо знал меня! – но смех тут же сменился тихим плачем, перешедшим в рыдания. Я разглядывала сквозь слезы фотографию Арчи в газете – ямочку на подбородке, квадратную челюсть, все его красивое лицо. Я вынуждена была признаться, что все еще любила и желала Арчи, несмотря на его слова и поступки по отношению ко мне.
Я разрешила себе поплакать минуты две, после чего вытерла слезы и сполоснула лицо холодной водой. Нельзя распускаться, особенно сегодня. Я собрала вещи, оделась и, решив, что выгляжу более или менее сносно, несмотря на бледность и красные пятна под глазами, спустилась в ресторан, чтобы позавтракать.
Во время завтрака один из служащих гостиницы подошел ко мне и отдал только что прибывшее на мое имя письмо. При виде знакомого небрежного почерка мой желудок сразу перевернулся. Пришлось глотнуть чая, чтобы собраться с силами и вскрыть конверт.
Я пихнула письмо в сумочку и отправилась на станцию. День опять выдался холодный, и из-за студеного ветра у меня снова потекли слезы. Я почти не отдавала себе отчета в том, что собираюсь делать.
Я чувствовала себя убийцей – пусть даже таким, которого гложет совесть; в поезде я избегала взглядов попутчиков. Надвинув шляпу на глаза, я нашла пустое купе и достала записную книжку. Я понимала, что в случае малейшей ошибки буду виновна в смерти человека, совершу убийство. Я еще раз переписала все этапы процедуры, надеясь, что, зафиксировав их на бумаге, почувствую хоть какое-то облегчение. В тумбочке около моей постели в гостинице был спрятан пузырек с настойкой опия. Из ядов, имевшихся в моем распоряжении, он приносил наименьшие страдания. Мысль о пузырьке и вечном небытии подействовала на мои нервы успокаивающе, но затем мое сердце замерло от ужаса: ведь я верю в Бога и самоубийство будет означать вечное проклятие.
Я в нерешительности пыталась найти повод отказаться от выполнения того, что Кёрс задумал. Уже около дома Флоры у меня появилось желание повернуть обратно и уехать в Харрогейт, но я заставила себя продолжить начатое. Ведь, помимо всего прочего, Кёрс мог либо сам следить за каждым моим шагом, либо подослать кого-нибудь из своих приспешников. Остановившись перед дверью дома, я позвонила. Флора открыла мне дверь.