Искусство жить

Я по-английски поблагодарил женщину, а Алекс перевел ей мои слова. Когда мы попрощались и закрыли за собой калитку, отец уже пересек площадь и направился обратно к центру города. Смотря, как он исчезает в одном из переулков, жена повернулась ко мне.

– С отцом все в порядке? – спросила она.

– Почему он не захотел вспомнить? – ответил я вопросом на вопрос.

– Что ты имеешь в виду?

– Это же тот дом, но он, как мне кажется, убедил себя, что это не так… И даже говорить больше на эту тему не хочет.

На следующее утро мы поехали в находящуюся в одиннадцати милях к югу от города деревню Макарово, где родился отец. На подъезде к деревне он показал нам дома, где некогда жили его двоюродные братья, дедушка с бабушкой, прадедушка с прабабушкой, а также пустырь на месте, где когда-то стояла местная синагога.

– А здесь была лавка Акерманов, – сказал он, показывая на забитые досками окна стоящего на тихом перекрестке шлакобетонного здания. – Мама покупала у них продукты.

Потом отец попросил Алекса повернуть направо.

– Бабушкин дом прямо вон там, – показал он мне.

Мы проехали несколько зданий, и отец сказал Алексу остановиться. Мы оказались перед приземистым домом с низкой крышей, где, по словам отца, он и провел свои детские годы вместе с родителями, братьями и сестрами.

Алекс оставил нас в машине, а сам отправился поговорить с людьми, стоявшими на обочине дороги. Из дома, где родился мой отец, на улицу вышла пожилая пара. Алекс несколько минут побеседовал с ними, а потом махнул рукой, чтобы мы вылезали из машины.

Нас пригласили осмотреть дом, и мы вошли, но за все полчаса, пока мы были внутри, отец ни разу не показал виду, что узнает в доме хоть что-то. Когда мы уже шагали обратно к машине, он повернулся ко мне и сказал:

– Нет, наверно, это какой-то другой дом.

– Давай пройдемся вверх по улице и осмотрим остальные дома, – предложил я.

– Да нет, ничего, давай просто поедем дальше, – ответил отец.

К нам подошла моя жена, и я сказал ей, что отец не узнает дом.

– Я просто думаю, что это не он, – сказал отец.

– Мы можем спросить у соседей, может, кто-то что-то знает, – предложила моя жена. – Я позову Алекса.

– Нет, лучше не надо. Я хочу уехать, – возразил отец.

– Папа, мы такой большой путь проделали, нам совершенно не обязательно так быстро отсюда уезжать, – сказал я.

– Нет-нет… ничего. Просто поедем дальше.

Мы проехали еще девять миль до Негрово (это была даже не столько деревня, сколько просто группа из трех или четырех крестьянских хозяйств), чтобы посмотреть на ферму, некогда принадлежавшую моему прадеду.

Давным-давно мама рассказала мне, что в трехлетнем возрасте отца отдали бабушке с дедушкой, потому что матери нужно было ухаживать за его младшими братьями и сестрами. Львиную долю своего детства отец подолгу жил здесь в одной спальне со своим строгим, религиозным дедом.

Алекс поговорил с нынешней хозяйкой дома, и она дала разрешение походить по ферме. Отец показал нам старый дом, сельскохозяйственные строения и конюшню. Посмотрев на ферму с вершины холма, он сказал нам, что когда-то тут была еще и мельница.

– Да, она по-прежнему существует, – сказал Алекс, – вон она, впереди, около дороги.

– Нет, мельница была гораздо больше, – возразил отец. – Это, наверно, не она.

Мы подошли с зданию и, заглянув в пыльные окошки, увидели внутри круглые жернова. Всем, кроме отца, было ясно, что это именно та самая мельница и что за последнюю сотню лет здесь мало что менялось.

– Папа, мне думается, дело в том, что все предметы кажутся нам очень большими в детстве и маленькими, когда мы видим их снова во взрослом возрасте. Я думаю, это та мельница, о которой ты говорил.

– День уже близится к концу, – пробормотал отец. – Думаю, нам пора возвращаться обратно.

Мы сели в машину и всю дорогу до гостиницы молчали. Только Алекс спросил, не будем ли мы возражать, если он включит радио.

На следующее утро мы должны были съездить в курортное местечко в Карпатах, куда каждое лето ездило на отдых все отцовское семейство, но я уже начал сомневаться, что в этом будет какой-то смысл. Мы последовательно объезжали все запланированные места, но того разговора с отцом, которого я так ждал, все не происходило.

В тот же вечер мы с Алексом сели выпить по кружке пива, и я извинился перед ним за то, что мой отец не оценил всю проделанную им поисковую работу.

Алекс выслушал меня, кивая головой, а потом рассказал о другой своей клиентке, женщине из Буэнос-Айреса.

Ее родная деревня, состоявшая из нескольких десятков дворов, находилась на польско-российской границе.

– Сначала деревня была разрушена фашистами, – рассказывал мне Алекс, – а потом все, что от нее осталось, вывезли Советы. Они пустили на строительство даже булыжник со старых дорог.

Эта женщина связалась с Алексом, и они вместе приехали в ее родные места.

– На месте деревни остался только большой дуб, который когда-то стоял на главной площади, – сказал он.