Искусство жить

Мы с женой целых семь дней провели рядом с сыном и поэтому вошли в ритм жизни детского отделения больницы – знали, в какие часы нашему сыну полагается принимать лекарства, привыкли к двенадцатичасовым сменам медсестер и утренним обходам врачей. Вид притихших, покрытых снегом улиц за окнами госпиталя только усиливал чувство изоляции от мира.

В первый же вечер по возвращении домой сын наотрез отказался принимать антибиотики. Мы с женой по очереди умоляли его, то слезно, то сердито, но ничего не помогало.

В конце концов я рассказал ему историю из своего детства. Когда меня положили в больницу удалять гланды, я удрал от двух медсестер, которые пришли забирать меня в операционную.

– Мне просто не хотелось туда идти, – сказал я.

Мой сын немного поразмыслил об этом и через несколько минут согласился принять лекарство. Уже перед сном, когда я закончил читать ему сказку и выключил свет, он попросил меня еще раз рассказать, как я убежал от медсестер.

В ту ночь я внезапно проснулся от сна, который начал стираться из моей памяти сразу же после пробуждения. Во сне я видел, как протягиваю руку, чтобы поймать маленькую зеленую ящерицу, шмыгнувшую в темное пространство между двумя камнями и исчезнувшую где-то под землей.

Сон, раскрашенный в цвета старой фотографии, был очень похож на реальное воспоминание. Возможно, это и правда случилось со мной, когда я был еще мальчишкой. Мне подумалось, что сон имеет какое-то отношение к болезни сына, но какое? И тут я вспомнил еще одну деталь сна – четыре буквы S, I, D, A.

Я некоторое время полежал в темное, пытаясь ухватить за хвост ускользающий от меня сон, но больше ничего вспомнить не смог. Расстроившись, я встал с кровати, пошел на кухню и налил себе воды из-под крана.

Зеленые цифры часов на духовке показывали 01:25. Я взял стакан и поднялся в гостиную на верхнем этаже нашего дома. Я сидел там в тишине, периодически нарушаемой только скрежетом шестерен в коробках передач поднимавшихся в горку круглосуточных автобусов на дороге за углом.

Мне, как психоаналитику, становится очень не по себе, когда я сам не могу вспомнить собственный сон. Конечно, здравого смысла здесь мало, но, когда я не могу вспомнить сон, мне бывает стыдно, потому что я начинаю видеть в себе какого-то самозванца. «Людей учишь, а сам не умеешь», – не раз говаривал я себе в таких случаях.

В ту ночь я поступил так, как сам советую делать пациентам, пытающимся вспомнить подробности приснившегося им сна: я воспользовался методом свободных ассоциаций, то есть позволил подняться на поверхность сознания всем своим мыслям, какими бы алогичными или неудобными они ни были.

Первая моя мысль: испанское стихотворение. Вроде бы Педро Салинаса? Я понимал, что совпадение не полное, но вспомнил строки:

«Я забыл твое имя; и буквы его теперь плавают вокруг меня по-отдельности, не зная друг друга / Перемешиваясь, они превращаются в рекламы на боках автобусов, другие имена на почтовых конвертах / Ты где-то по-прежнему есть, но разбитая на кусочки, невозможная и недостижимая».

Вдруг меня осенило, и я узнал эти четыре буквы: SIDA по-испански означает AIDS, то есть СПИД. Одни и те же буквы, только переставленные местами, как буквы в том стихотворении.

Я вспомнил молодого человека, много лет назад дважды приходившего ко мне на консультации. Семейный доктор направил его ко мне, потому что он, будучи ВИЧ-позитивным, отказывался лечиться от пневмонии. Доктор спрашивал, не смог бы я найти какой-нибудь способ убедить его послушаться врача и родителей?

Во время нашей первой встречи молодой человек сказал мне, что родился и вырос в Корнуолле, в маленькой деревеньке на самой оконечности полуострова Лизард, то есть «ящерица».

– Лизард – это такой мыс, самая южная точка Британии. В действительности приближение Испанской Армады заметили именно с поля, рядом с которым стоит дом моих родителей, – сказал он.

Мы поговорили о его болезни, и меня сильно обеспокоило его полное равнодушие в отношении себя и своего состояния. Я сделал все, чтобы достучаться до него. Мы обсудили боязнь смерти, и я предположил, что он пытается оградить себя от этого страха, отказываясь признавать себя больным и не соглашаясь лечиться. Мне не удалось убедить его в необходимости принять помощь, и он ушел, но тем не менее обещал вернуться на следующий день.

На вторую консультацию он опоздал. Войдя в мой кабинет, он сказал, что все-таки понял, что я был прав и что ему нужно поберечь себя. Однако, вместо того чтобы согласиться пройти курс лечения, он решил, что ему будет лучше съездить в отпуск. У него уже было забронировано путешествие в Рио на Марди Гра… Но зачем ждать, когда можно поехать уже сейчас?

На следующую осень я узнал от его врача, что он умер. Не от пневмонии, а от дизентерии.