Испанские шахматы

– Заботитесь о моем кошельке? – развеселился он. – Лучше подумайте, что бы нам заказать.

– Я не разбираюсь в блюдах, – покраснела она до слез. – Меня никто никуда не приглашал ни разу.

– Значит, пора начинать!

Заказ ему пришлось делать самому. Грёза не очень хорошо управлялась с ножом и вилкой, поэтому Глинский тоже отложил нож в сторону, чтобы не смущать ее.

– Я далеко не сразу научился этой премудрости, – объяснил он. – Мой отец работал в котельной, а мама возилась со мной и братом-инвалидом. У нас дома за столом было не до церемоний – наесться бы досыта. Наверное, наша жуткая бедность заставила меня рано искать способ заработать побольше денег.

Его шокировала собственная откровенность. До сего момента он никому не рассказывал о своей семье, даже Ирбелину. Кому интересны чужие проблемы? Но Грёза слушала, внимая каждому его слову. Это ее не отталкивало, а, напротив, сближало с Глинским.

– Все-таки у вас есть родители, – вздохнула она. – И брат.

– Отец умер два года тому назад, – без тени горечи сказал Глинский. – А мама и брат живут за городом, на моем содержании. Я отсылаю им достаточно, чтобы они ни в чем не нуждались.

Грёза посмотрела на него другими глазами.

– Вам трудно было становиться на ноги? – с сочувствием спросила она.

– Это уже в прошлом.

Он ловил любопытные взгляды мужчин и женщин, сидевших за соседними столиками – его блестящая наружность слишком контрастировала со скромной внешностью и одеждой Грёзы. Они представляли собой странную пару.

– Пойдемте, потанцуем? – желая эпатировать публику, предложил Глинский.

Грёза совсем растерялась, но послушно встала и доверчиво положила руку ему на плечо. Ее прикосновение потрясло Жоржа – он никогда еще не испытывал подобного ощущения: затопившей его нежности и потребности отдать всего себя этой едва знакомой молодой женщине с таким трогательным изгибом губ, с непослушными завитками волос вдоль щек, с дрожащей голубоватой жилкой на шее. Эта жилка отсчитывала теперь не только ее, но и его пульс. Полнота жизни раскрылась для Глинского так просто и ясно, что дыхание его стеснилось, и он некоторое время молчал, привыкая к этому новому состоянию.

Они двигались в танце, завороженные друг другом, очарованные звуками медленного фламенко.

– Испанская музыка, – голос Жоржа сел от волнения. – Вам нравится?

Она кивнула.

Ресторанчик назывался «Дон Кихот». Интерьер был выдержан в мавританском стиле, а на стенах висели пейзажи с ветряными мельницами и портреты черноволосых красавиц в кружевных мантильях. В центре зала в подсвеченной нише стояла скульптурная группа: хитроумный идальго Дон Кихот верхом на Росинанте и его верный оруженосец Санчо Панса.

– Между прочим, испанские мастера обожают изготовлять комплекты шахматных фигур по мотивам романа Сервантеса, – блеснул эрудицией Глинский. – И вообще… писатель вложил в уста одного из героев книги мысль… не помню, чью именно… что предназначение шахмат – быть символом жизни.

Грёза вздрогнула и слегка отстранилась, поднимая на него глаза.

– Символом… жизни? – переспросила она, холодея.

– Да.

Глинский не понимал, насколько разным было их отношение к прозвучавшей фразе.

– Я… хочу чего-нибудь выпить, – прошептала она.

Он проводил Грёзу к столику и налил ей красного вина, улыбнулся, вовлекая ее в разговор:

– Вы, кажется, любите играть в шахматы?

– Я не умею играть! Вернее… я играю… по-другому. По-своему!

Она предпочла не объяснять как.

В центр зала, на маленькую площадку для танцев вышли профессиональные исполнители фламенко, мужчина и женщина, оба высокие, гибкие, со жгуче-черными волосами, и сразу приковали к себе всеобщее внимание. Она – в ярком платье с воланами, с цветком в прическе; он – в черном, расшитом блестящим узором прилегающем костюме. Начался танец огня: феерия страсти, любовной тоски и смертельной истомы. Прищелкивания пальцами, стук каблуков, нервная дрожь губ, рвущаяся наружу чувственность, рожденная под жарким небом Андалузии…

– Фламенко – страшный танец, – шепнул Глинский, наклоняясь к девушке. – Он выворачивает душу наизнанку. Нечто сродни цыганской магии. Шаманство, легализованное на подмостках испанских таверн! От этих ритмов мороз идет по коже. А? Поглядите-ка, никакой, казалось бы, эротики, партнеры не смеют коснуться друг друга, они словно соперничают, заклинают темное в себе, сжигают его!

Грёза подняла на него глаза с мелькнувшей в них искрой безумия. Взрыв аплодисментов проводил танцоров, наступившая затем тишина оглушила.

– Хотите еще выпить? – предложил он.

Она молча кивнула. После второго бокала вина ее потянуло на откровенность. Глинский терпеливо выслушал историю о доставшемся ей в наследство старинном сундучке с шахматами, отсутствующих четырех фигурках и, наконец, о чудесном появлении белого короля.

– Я связываю это с вами, – призналась Грёза. – Вы решили меня разыграть!

– Помилуйте, при чем здесь я?

– Разве вы не были знакомы с Фаиной Спиридоновной?

– Уверяю, нет.

Она посмотрела на молодого человека ласково-снисходительно, делая вид, что верит басням шаловливого проказника, и добавила: