Впрочем, мысли и без того разлетелись, как только пальцы скользнули по моему запястью. Легкое касание – точнее, ласка, – едва заметное, почти неуловимое, но такое острое, вызвало мурашки по всему телу.
– Расслабься, – велел Аарон мне на ухо. Пальцы принялись выписывать круги по коже. Ленивые, успокаивающие. – Ничего страшного, – прошептал он, медленно водя подушечками.
Плечи понемногу расслабились, спиной я привалилась к его груди.
Аарон уложил подбородок мне на макушку и сказал:
– Мы справимся.
Хотелось верить – верить, что мы успешно пройдем все семейные испытания и сегодня, и завтра. Но когда я наконец сдалась и обмякла в его объятиях, стало лишь сложнее. Я поняла, что в глубине души мне не хочется верить, будто все это игра. Слишком правильно было сидеть у него на коленях, пока он водит пальцами по тонкой кожице на запястье и терпит неуместные выходки моей родни.
Мы чувствовали это оба – и Аарон, и я.
Когда в поле зрения появилась моя мать, за которой следовали бабушка, тетя Кармен и Каро, эта мысль угнездилась в груди тяжелым грузом. Кирпичом или цементным блоком. Твердым и до боли ощутимым. Аарон на секунду оторвался от меня, чтобы представиться бабушке, и кирпичик встал на место, как фигурка в тетрисе, в тот самый укромный уголок, где его не хватало. Потом Аарон снова обнял меня за талию и усадил к себе на колени, посмотрел сверху вниз и улыбнулся мне – и в этот момент я с уверенностью поняла, что уже никогда не сумею вытащить чертов кирпич из груди.
Он так и останется со мной навеки!
Глава двадцать первая
Как ни странно, ужин с родителями прошел относительно гладко. Никто не вспоминал несуразности из моего детства, не задавал неуместные вопросы, заставляя провалиться сквозь землю. Если так будет идти и дальше, я доживу до ночи целой и невредимой.
Главное, чтобы это чувство удовлетворения, не покидавшее меня на протяжении всего ужина, не было побочным эффектом съеденных мною блюд. В этом вся беда испанских пиршеств. От них напрочь теряешь голову.
Мы сидели за круглым столом на открытой террасе ресторана с видом на море. Солнце медленно опускалось за горизонт, подбираясь к тонкой линии, где сходились вода и небо; единственное, что нарушало тишину, кроме нашей негромкой болтовни, – это рокот волн о прибрежные скалы.
Выражаясь простым языком, вечер выдался прекрасным.
От легкого касания к руке по спине побежали мурашки.
– Замерзла? – спросил низкий голос так ожидаемо, что перехватило дыхание.
Я покачала головой, поворачиваясь к Аарону лицом. Наши губы разделяли считаные сантиметры.
– Нет, все хорошо. – Ничего подобного. Когда Аарон так близко, меня откровенно трясет. – Просто объелась. Кажется, я немного увлеклась.
– Не осталось даже места на десерт?
От такой наглости я изумленно вскинула брови.
– Не говори глупостей, осито. На десерт всегда найдется место. Всегда!
Аарон изогнул губы, и улыбка подобралась к уголкам его глаз, совершенно преобразив лицо.
Ух! В животе запорхали бабочки.
– Лина, Аарон, будете еще вина? – спросил папа, сидевший напротив.
Родители велели заказать несколько бутылок, хотя завтра на свадьбе спиртное будет литься реками: и сидр, и вино, и кава, и многое другое. Возражать никто не осмелился, даже Изабель и Гонсало, немного мятые после вчерашней бессонной ночи. В винодельческой стране ни один ужин не проходит без вина.
– Нет, спасибо. Поберегусь до завтра, – ответила я, убирая свой бокал подальше от папы. Тот уже занес бутылку.
Аарон, в отличие от меня, замешкался, поэтому папа, не дожидаясь ответа, наполнил ему бокал.
– Кто не успел, тот опоздал, – прошептала я, подавшись ближе.
На лице у него вновь расцвела улыбка. Рука, до того мирно лежавшая на спинке моего стула, вдруг игриво цапнула меня за бок.
Я подпрыгнула, чудом не уронив посуду на столе.
Аарон невозмутимо потянулся за вином.
– Не дразнись, – сказал он поверх бокала, пригвоздив меня к месту взглядом, под которым я нервно заерзала на стуле. Он опустил голову и добавил вполголоса: – А то в следующий раз не просто ущипну.
Только после этого он сделал глоток.
Я буквально приклеилась взглядом к его губам. В непосредственной близости от моих женских репродуктивных органов будто что-то бахнуло.
Заливаясь краской, я огляделась: не слышал ли кто-нибудь еще? Бабушка склонилась над своей тарелкой. Гонсало и Изабель засыпали от усталости и обжорства, не дожидаясь десерта. Родители оживленно болтали с официантом, появление которого я даже не заметила. Даниэль, пришедший один, потому что их с Гонсало родители приедут только завтра, смотрел в свой телефон так, будто прятал в нем все секреты вселенной.