Испанский сон

Она установила правила допуска к своему исследованию в виде двухъярусной системы селекционных фильтров. Наипервейшим фильтром низшего яруса было общее состояние больного; впрочем, требования на этом этапе не были особо строги — отбраковывались лишь заведомо тяжелые или хронические случаи, носители любого вида инфекций, а также совсем уж дряхлые старики. Затем шел досадный фильтр слишком резво идущих к выписке. Приходилось отказываться от потенциально пригодного материала по той простой причине, что она не успела бы за несколько оставшихся дней провести полноценные исследования. Было жаль… Следующим был первичный фильтр интереса к жизни и, в частности, к женщинам. Все веселые, сварливые, коммуникабельные и прочие нормальные больные признавались прошедшими фильтр; не годились явные гомики; не годились те, кто уж очень ей чем-то не нравился; не годились конституционные мизантропы — она просто не видела способа установить с ними контакт. Однако, сам по себе мрачный взгляд исподлобья еще не свидетельствовал о непригодности — он мог быть вызван скукой, нудностью больничного заточения, мыслями о недоделанных где-то делах… такие случаи требовали более внимательного анализа — например, подсмотреть, как больной общается с посетителями или реагирует на внезапно рассказанный анекдот.

Эти элементарные, как бы общие фильтры в создаваемой ею науке получили название пассивных, так как они не требовали никакого ее участия — лишь наблюдения за тем, что происходит и так. Дальше шли активные фильтры. Первый из них действовал на уровне взгляда и жеста. Пациент мог подумать, что она заигрывает с ним — а мог и не подумать; мог поддержать ее игру — а мог и нет; мог увлечься, мог обидеться… и в любом случае на этом этапе она не заходила слишком далеко, всегда имела возможность осадить размечтавшегося, просто недоуменно пожав плечами. Этот фильтр позволял не только вдвое сузить круг, но и кое-когда даже видеть змея поблизости. Теплее… Второй активный фильтр содержал разговор общего содержания, с легкими, ни к чему не обязывающими намеками; сам по себе он сужал выбор не так уж сильно, но был необходимым преддверием последующего, позволяя вычислить и отбраковать веселых идиотов, сексуальных маньяков и прочих неуравновешенных особей, а также тех, чей змей на этом этапе отползал по первому поведенческому сценарию. Наконец, весь отфильтрованный контингент интуитивно делился ею на две категории, для каждой из которых была приготовлена своя отдельная воронка. Поэтому заключительный фильтр, очень важный, был параллельным: одних здесь подстерегал явно намеренный, бессловесный, чисто осязательный контакт с Царем, а других — серьезный разговор о сексе. Понятно, что щекотливое это испытание она ухитрялась проводить в достаточно обособленной обстановке; впрочем, неприятности в виде вспышки насилия или гнева, а также официальных жалоб, были практически исключены всем предшествующим отбором. Она не шла слишком уж далеко — лишь до той точки, откуда видно было, идет пациент на контакт или нет; в последнем случае она не пыталась настаивать, и эпизод умирал; те же, что шли на контакт — еще теплее! — считались прошедшими полный селекционный цикл и зачислялись в группу для специального исследования.

С этими, со своими любимчиками — их оставалась примерно треть всех пациентов — она работала строго индивидуально. Она завела на испытуемых карточки, куда вписывала свои действия, наблюдения и выводы. Вероятно, каждый из них считал, что завел роман с медсестрой. Почему нет? Наиболее образованные из них неизменно упоминали в беседах классический пример Хемингуэя.

Большинство романов глохло — по разным причинам. Одни пациенты были не прочь оживить приключением свой вынужденный арест, но имели грань допустимого; они просто боялись — огласки, жены, возможных будущих обязательств, себя, ее. Они отчуждались или пытались остановить мгновенье, становились неинтересны и выпадали из группы естественным образом. Других она исключала сама — тех, отношения с кем развивались слишком медленно, или не в том направлении, или в неудобных для наблюдения формах — в общем, не так, как она хотела.

Эта работа оказалась сложней, чем ей казалось вначале. В сущности, ничего более сложного она не делала никогда. Предыдущий завершенный ею проект — подготовка побега — в свое время тоже казался непростым, но со своей нынешней позиции она расценивала его разве как тренировочный курс самостоятельной деятельности. Ни с кем из первого состава своих подопытных она так и не добралась до поединка Царя со змеем — задолго до этого все они выбыли или из группы, или из клиники вообще. Она не успевала; нужно было либо резко снижать численность группы, либо работать гораздо быстрее.