Испанский сон

— Что ж, мальчики, — сказала Сандра, попивая пивко на надувном матрасе, в то время как Сид с Вальдом, завершив свой рассказ, по-прежнему прохлаждались в воде рядышком, — не то чтобы вы поразили меня своей мужской силой… особенно ты, дорогой, — ласково улыбнулась она Сиду, который при этих ее словах густо покраснел, — но не огорчайтесь! для меня это не самое важное. Уж я-то свое получу от любого, лишь бы в воде… в конце концов, вставлять многие хороши, а вот наплести столько небылиц за полчасика — это мало кто сможет. Сказать по правде, я здесь со скуки уже чуть было не последовала за своей бабушкой — царство ей небесное! Работай «Королевская Дорога Недвижимость» хоть немножко лучше, и духу бы моего здесь не было. А что еще делать, если дом, доставшийся по наследству, не продается в течение полутора лет? Приходится самой заниматься… Не желаете ли купить, кстати? Недорого бы отдала…

Воздухоплаватели промолчали.

— Вижу, не желаете, — вздохнула Сандра. — Ну и правильно. На фиг европейцам дом в этой глуши?

— Так ты все-таки поверила, что мы европейцы?

— Конечно, ведь я и сама европейка. Я сразу поняла, что по крайней мере в этом вы мне не врете, потому что американцы ничего такого не могут; они только в своих говенных фильмах хороши. Знали бы вы, как они меня достали за эти три месяца!

— А откуда ты, Сандра? — спросил Вальд.

— Из Норвегии. И я вовсе никакая не Сандра; по-настоящему меня зовут Сьёкье, вот так.

— Сьёкье, — задумчиво повторил Вальд. — Мне кажется, это не норвежское имя.

— Ты прав, это имя голландское; так назвали меня в честь Сьёкье Дийкстры, знаменитой чемпионки по фигурному катанию. Мои родители — фанаты этого спорта; уж больно им хотелось, чтобы я вернула Норвегии былую славу… такую же, как когда-то добыла Соня Хени — кстати, еще более знаменитая.

— В таком случае, — спросил Вальд, — почему тебя не назвали Соней?

— А потому что к тому времени, как я родилась, Соней уже звали мою старшую сестру.

— Вот как! И никто из вас не добился успехов?

— В спорте — нет; впрочем, Соня до сих пор упорно тренируется. Я же предала фигурное катание еще в детстве. Это было ранней весной; лед на родимом фьорде растаял в то самое время, когда мы с моим другом Ингваром выписывали по нему кренделя на коньках. В одно мгновение мы оказались в воде… конечно, вначале покатились со смеху… а потом, разгоряченные, давай шалить да резвиться, кувыркаться да барахтаться. Ах, как здорово было! В один и тот же день я потеряла невинность, а взамен обрела любовь ко всем водным видам спорта — прыжкам с трамплина в особенности.

— Ух ты! — сказал Вальд с восхищением.

— Но зачем, — спросил Сид, — тебе потребовалось называть себя Сандрой?

— Затем, — ответила Сьёкье, — что мое настоящее имя американцам не выговорить ни за что; возникает психологическая напряженность, а это уменьшает шансы продать дом, и без того не слишком высокие.

Она помолчала и задумчиво добавила:

— Если бы в свое время дядя Пер не попер бабушку за собою в Америку, а потом не выпер из Нью-Йорка да и не запер в этой дыре… Представляю, как она скучала тут, бедненькая. Она была такой жизнелюбкой, совсем как я! Хотите посмотреть на ее фотографию?

Воздухоплаватели переглянулись, не очень-то уверенные, что хотят идти в дом. Сьёкье поняла их молчание как знак согласия. Она взяла в руки свой кулон и, не снимая его с шеи, бережно поднесла ближе к глазам воздухоплавателей. Три головы соприкоснулись. Сьёкье нажала на кнопочку сбоку, и кулон раскрылся; взорам явилась маленькая фотография — Сьёкье лет через двадцать.

— Какая красивая, — сказал Сид.

— Да уж, — сказала Сьёкье, закрывая кулон, — и вообще она была чудесным человеком; ее уважала даже эта старая сплетница Эбигайль.

— Кстати, насчет Эбигайль, — сказал Вальд. — Что-то долго она не звонит; может быть, тебе еще разок ее побеспокоить?

— «Побеспокоить»! — передразнила Сьёкье, комично скривившись. — Ее побеспокоишь, как же! Будьте уверены, сейчас вся округа только о вас и чешет языки; если она не звонит, значит, просто не нашли еще страуса. Неужели вы думаете, что такая упустит момент сообщить новость?

С этими словами Сьёкье открыла последнюю банку пива и моментально поглотила ее. Затем она посмотрела по очереди на обоих мужчин, и лицо ее сделалось озабоченным.

— Минуточку, — сказала она и соскользнула в воду рядышком с Вальдом. — Мне нужно пи-пи… Признаюсь вам в своем пороке: я страшно люблю делать пи-пи в бассейн. Вас это не шокирует?

— Не сильно.

— Меня тоже. Совсем без порока жизнь не в кайф.

Лицо Сьёкье выразило блаженство. Вальд ощутил в своих чреслах слабость; это был чудесный порок. Незаметно для Сида он дотянулся рукой до упругого женского бедра, нашел теплое подводное течение и коротко приласкал его мягкие истоки. Сьёкье бросила на него благодарный взгляд и выпрыгнула из воды на прежнее место.

— Люблю разнузданность, — сказала она. — Разнузданный секс, разнузданные отношения… А вот американцы этого не понимают.

— Разве разнузданность — это хорошо? — усомнился Вальд.