Испанский сон

— Ваше сиятельство! — сказала она с досадой. — Ну как можно быть настолько беспечным — право, на вашей-то должности! Ведь у нас такая великая цель. Неужели вам охота, чтобы из-за какого-нибудь участкового…

— Да что тебе дался этот участковый?

— Вы жизни не знаете, ваше сиятельство! — воскликнула Марина. — Ужасно коварные они существа; такой якобы незначительный участковый крови может попортить — не дай Бог! Боюсь, ваше сиятельство, этот вопрос значительно серьезней, чем вам кажется.

— Ну хорошо, — сказал князь, — я сейчас же дам поручение, а ты пока что езжай туда и начинай заниматься.

Марина вздохнула еще горше.

— Чуяло мое сердце, — сказала она печально, — с этой квартирой что-то не то…

— Дева, — проговорил князь, вдруг насторожившись и глядя на нее с подозрением, — уж не только ли ради этого ты вытянула из меня весь мой длинный рассказ?

Марина побледнела.

— Отвечай! — гаркнул князь.

— Что мне сказать вам, ваше сиятельство? — пролепетала Марина, задрожав от страха.

— Скажи «нет», — мрачно посоветовал князь, — иначе я просто прихлопну тебя, как муху.

— Нет.

— Что «нет»?

— Не могу я врать вам, ваше сиятельство, — сказала Марина еще мрачней. — Признаюсь вам, что в первый момент от вашей догадки меня аж пот прошиб… но теперь я думаю, что даже если вы и прихлопнете меня, как муху, то такая страшная смерть от руки вашего сиятельства все равно будет более легкой для меня карой, чем жить с сознанием своего бессовестного вранья.

Князь достал сигареты, закурил и, обхватив руками голову, погрузился в глубокое раздумье.

— Интересно, — тоном, исполненным меланхолии, спросил он через пару минут сам себя, будто и забыв о присутствии Марины, — где вырастают более подлые, более мерзкие, настырные, хитрые и лицемерные девственницы — в Орлеане или в Китеже?

Глава XXXIV

Концептуальные споры. — О природе чудес. — Как Вальд Филиппа

убедил. — Сила и слабость князя Георгия. — Выпивка на рабочем

месте. — Способ приготовления ежа. — Формирование штата. —

Ласкательный суффикс. — Еще одна выпивка

В самом конце тысячелетия Вальд с Филиппом стояли на двенадцатом этаже свеженького, еще пропитанного отделочными запахами делового центра, планировали, что где должно быть, и несколько спорили при этом.

— Ты не понимаешь моей идеи, — говорил Филипп. — Я хочу, чтобы наши кабинеты поражали обилием свободных пространств. Это же общекультурный стандарт — не зря во всех фильмах чем круче корпорация, тем просторней кабинет управляющего.

— Ну и делай в своем кабинете, — отвечал Вальд, — мой-то здесь при чем?

— Это невозможно, — горячился Филипп. — Кабинет не частный дом, он не может до такой степени выражать индивидуальность хозяина. В конце концов, он должен быть подчинен корпоративной идее. Пойми, эти твои завитушки и ковры создают целых два эстетических конфликта: во-первых, между нашими кабинетами, во-вторых, между тобой и всей остальной офисиной.

— Но мне так нравится! — упрямо заявил Вальд. — Ты хочешь добровольно подчиниться этому безликому якобы современному стандарту; ну и давай, я же не вмешиваюсь в твойкабинет. А я всю свою жизнь мечтал иметь именно такой — с солидной, добротной и даже в какой-то степени антикварной мебелью, с милыми сердцу вещицами и даже завитушками, как ты презрительно выразился. Что же касается ковра (не ковров, а одного большого ковра — есть разница?), то он вполне функционален, так как прекрасно собирает пыль и гасит шумы, доносящиеся с улицы.

— Да ты просто гробишь мою идею на корню, — в сердцах сказал Филипп. — Теперь я уже не могу сделать такой кабинет, какой хотел; увидев столь вопиющую разницу, все новые партнеры решат, что мы с тобой в разладе и надо бы поостеречься вести с нами дела.

Он достал сигареты и сокрушенно закурил, демонстративно глядя в огромное окно и роняя пепел на пол.

— Ладно, — бросил он через плечо. — Предлагаю еще раз обратиться к услугам дизайнера.

— Как, — удивился Вальд, — опять эта х--ня?

— Х--ня не х--ня, а стиль будет выдержан.

— Я больше ни копейки на это дело не дам.

— Значит, я оплачу их из своего бюджета; но ты должен пообещать, что откажешься от завитушек.

— И не подумаю.

— Знаешь, что ты делаешь? — гневно вопросил Филипп. — Ты просто хочешь утвердить свое главенство; это для тебя, может быть, неосознанный, но символ борьбы за единоличную власть. Вот так-то и возникают трещины между ближайшими соратниками и друзьями.

Вальд задумался. Через минуту он подошел к Филиппу, с оскорбленным видом смотрящему в окно, и нежно обнял его за плечи.

— О чем ты говоришь, Фил, — сказал он слабым и задушевным голосом. — Каждую минуту все может рухнуть в тартарары… уж ты-то, посидев в яме и едва ли не чудом оттуда выбравшись…

— Тем более, — смягчаясь, сказал Филипп, — какие, к черту, милые сердцу вещицы? Пир во время чумы.