— Нет. Я готова перейти в католичество… разве что…
— Ну!
— Церковь будет от нас далеко.
— Подумаешь, — с облегчением сказал Вальд.
— А католики сейчас имеют право развода?
— Не знаю. А почему ты спрашиваешь?
— Ну мало ли. Вдруг ты просто ослеплен любовью.
— Да, — сказал Вальд. — Я ослеплен любовью и желаю оставаться таким до конца своих дней. И хоть я в жизни не видел твоего фьорда, но заранее люблю его и хочу, чтоб меня похоронили именно там и конечно же, рядом с тобой.
Сьёкье заплакала.
— Что такое? — всполошился Вальд.
— Я не верю… такое только в сказках бывает…
— Ладно, — сказал Вальд. — Давай сделаем паузу. Я теперь буду звонить тебе каждый день.
Сьёкье рассмеялась сквозь слезы.
— Каждый день не надо; ты занятый человек. Вдруг ты как-нибудь не сможешь и начнешь опять на себя наговаривать. То есть я буду рада тебе каждый день, но не превращай это в обязательство, ладно?
— Ладно. Я могу считать, что теперь мы обручены?
— Да.
— То есть, ты моя невеста.
— Да.
— Я целую тебя.
— Вальд!
— А?
— Береги себя. Я действительно иногда смотрю телевизор… в основном новости… мне кажется, у вас в Москве очень опасно.
— Ты тоже береги себя.
— Здесь ничего не происходит. А у вас, похоже, происходит слишком много всего.
— Сьёкье, до завтра.
— До завтра, Вальд. Я…
— Ну?
— Я целую тебя.
— Ты не то хотела сказать.
— Ты прав. Я…
— Ну же, Сьёкье!
— Я буду ждать твоего звонка.
Какие сеньориты, восторженно думал молодой бармен, занимаясь ортодоксальным барменским трудом и исподтишка при этом поглядывая в сторону Марины и Вероники. Наверно, француженки: с каким вкусом одеты… Заняться бы с ними… по-французски… Какая грудь у молоденькой! Да и старшенькая хоть куда, !vaya, vaya! Прежде бы он не раздумывал… Подошел бы, поднес каждой по гвоздике, встал бы красиво, как Антонио Бандерас… пригласил бы на вечер… за счет заведения… А вечером — танцы, темнота и огни… они пьяны и веселы, и он ведет их гулять, ведет на пляж, и обнимает их за плечи, сразу обеих, и молоденькая говорит: «!Je t’aime, Manolito!», и старшенькая говорит: «!Je t’aime tambien!» И он доказывает им свою любовь… сразу обеим… Сейчас так не будет. Не те туристки, не та Испания… да и он, Манолито, нынче женатый мужчина: столько знакомых развелось… и непременно увидит кто-нибудь, скажет Хосефе… !Joder!
Две дамы тихо сидели за угловым столиком. Старшенькая была грустна. Какая жалость! Младшенькая была как будто веселей, но только как будто; серьезные проблемы — слишком серьезные для красивых женщин — витали в воздухе за этим столиком и были видны невооруженным глазом Манолито.
— Это продолжается, — сказала Вероника. — Несмотря ни на что… ни на все события…
Ну ясно, подумала Марина. Это страх.
— Но я все-таки постаралась бы выкарабкаться из этого сама; я сказала тебе только из объективности, для сведения. Если ты не возражаешь, лучше бы мы сегодня занялись другой проблемой, еще более свежей… тем более, что я чувствую непостижимую связь обеих проблем. Кто знает — может, минус на минус в итоге даст плюс?
— Может, — согласилась Марина. — Говори.
— Даже не знаю, как начать, — сказала Вероника и достала из сумочки носовой платок. — Это связано с моим мужем… а ты ведь не в курсе моих семейных дел.
— Так расскажи.
— Очень долго.
— Постарайся сконцентрироваться на самом существенном… разумеется, с твоей точки зрения.
Вероника слабо улыбнулась.
— Давай попробуем, — сказала она, — но тогда…
— Рижский бальзам? Ты думаешь, у них есть?..
— Н-нет, — Вероника поколебалась. — Бармен! Джин «Гордон»… двойной, пор фавор, и немножко тоника.
— А пара ми, — добавила Марина, — в таком случае уна сервеса негра с сухариками, да похолоднее.
— Муй бьен. — Бармен вышел из-за стойки и, улыбнувшись по очереди обеим, подал требуемое.
Вероника выпила джину и закурила.
— Помнишь ли ты, — начала она с лекторской интонацией, в то время как Марина превратилась в слух, — как десять лет назад жили простые люди? Возможно, и помнишь… Нет, мне не нравится, как я рассказываю. По правде сказать, так называемые простые люди уже и тогда жили всяко — некоторые создавали кооперативы, например. Мой муж, Валентин, никогда не был особенно удачливым кооператором; однако деньги были… и их количество медленно, но верно росло…
Вероника вздохнула.