Венадад, царь Сирийский, собрал все свое войско, и с ним были тридцать два царя, и кони и колесницы, и пошел, осадил Самарию и воевал против нее.
И послал послов к Ахаву, царю Израильскому, в город,
и сказал ему: так говорит Венадад: серебро твое и золото твое — мои, и жены твои и лучшие сыновья твои — мои.
И отвечал царь Израильский и сказал: да будет по слову твоему, господин мой царь: я и все мое — твое.
И спала она у ног его до утра и встала прежде, нежели могли они распознать друг друга. И сказал Вооз: пусть не знают, что женщина приходила на гумно.
И сказал ей: подай верхнюю одежду, которая на тебе, подержи ее. Она держала, и он отмерил шесть мер ячменя, и положил на нее, и пошел в город.
В конце рабочего дня, когда Филипп, мечтая о редкой, сезонной радости беззаботного похода de copas, уже сортировал и распихивал по файлам накопившиеся за день бумаги, произошло неожиданное. Раздался сигнал телефона, и Женечкин голос сообщил:
— Филипп Эдуардович, здесь вас… м-м… господин Эскуратов…
— Эй! — успел крикнуть Филипп. — Стоп. Жди.
Башка лихорадочно заработала. Он сказал — пару дней. Такие люди говорят «пару дней», а потом для солидности выдерживают еще пару, чтоб партнеры дозрели как следует. Или что-то стряслось, или… Если у него все в порядке, он бы ни за что не позвонил. Значит, возникла срочность. Брать трубку — или пусть звонит в понедельник? Сам теперь пусть созревает? Пятница, конец рабочего дня… Будет вполне прилично, если его, Филиппа, уже не окажется на работе… А с другой стороны, за выходные столько всего может произойти… Надо брать. Нет, не надо. Ага… сейчас он выяснит заинтересованность Эскуратова.
— Женя, спрашивает женский голос или мужской?
— Женский… Это его секретарша.
— Слушай внимательно: ты поискала меня по телефонам и пока не нашла. Но я, кажется, еще где-то в офисине, поняла?
— Да.
— Поэтому ты спросишь у секретарши, срочное ли дело. Если срочное, можешь попробовать найти меня.
— И вы перезвоните, да?
— Э-э… нет. Если она скажет, что срочное, скажи усталым таким голоском, чтобы перезвонили минут через десять.
— Поняла. Все?
— Выполняй. — Филипп отключился.
Он задумался и стал просчитывать варианты. Эскуратов сказал: «с вами свяжутся». Он не сказал: «я позвоню». Может, хочет что-то уточнить, какую-нибудь мелочь? Нет: если так, позвонил бы не Эскуратов, а Эстебан, и не ему, а Вальду или вообще Гонсалесу, в зависимости. Звонит известить об отказе? Да ну… Самолично, в тот же день — так вообще не бывает. Может, дура Женька перепутала — звонит не сам Эскуратов, а кто-то со ссылкой на него?
— Женя!
— Да, Филипп Эдуардович.
— Ты поговорила?
— Да-а…
— Что она сказала?
— Что перезвонит.
— Она сама решила, что перезвонит, или отключалась, советовалась с кем-то?
Женечка молчала.
— Эй!
— Я не помню, — неуверенно сказала Женечка.
— Хорошо, — Филипп матюгнулся про себя, — вспомни хотя бы, как она сказала про Эскуратова? Звонят от Эскуратова, — он сделал слегка истерическое ударение на этом «от», — или звонит сам Эскуратов?
— Ну, не знаю. Она сказала: «С Филиппом Эдуардовичем хотел бы поговорить господин Эскуратов».
— Точно? Не фантазируешь?
— Кажется… ой, Филипп Эдуардович, извините, отвечу на звоночек…
Она пропала из трубки, но тут же появилась опять.
— Это снова оттуда, Филипп Эдуардович.
Первой мыслью было — давай! Стоп. Звонок слишком быстрый. Это инициатива его секретарши, догадался Филипп; ей просто поручили его найти, вот она и звонит через три минуты. Надо вынудить ее посоветоваться с Эскуратовым. Может, тогда станет понятно, насколько срочно он вдруг понадобился…
— Еще не нашла. Упрекни ее легонько: я же попросила вас через десять минут, а вы звоните сразу.
— Поняла. — Отключилась.
Он звонит назначить встречу, внезапно понял Филипп. Должно быть так, или я вообще ни черта не понимаю в этих людях. У него точно что-то стряслось, для нас скорее хорошее. Он сейчас будет пускать пузыри, стараться так, чтобы Филипп сам попросил о встрече — ну, это азы, это мы проходили давно: один раз он уже попросил — сегодня утром, — а второй раз просить, если хочешь сохранить лицо, не положено. Филипп должен быть вежливым, слегка усталым, как Женечка, и думать вроде как не о Эскуратове, а о том, о чем он думал до звонка, то есть о походе de copas. Сам не запросит, значит, разговор будет ни о чем, но он по крайней мере не сдаст позиции. Запросит в понедельник, в среду… А не запросит вообще, так и черт с ним. Мало ли таких было и мало ли впереди.
Филипп успокоился и стал опять думать о чем положено, то есть о copas. Ему это даже немножко надоело. Он разложил все бумаги — прошло никак не меньше десяти минут. Он запустил в удовлетворителе незначительную игру и, продолжая думать о том же, безуспешно повозил мышкой по резиновому коврику.
Может, никакого звонка и не будет? Женька опять напутала, забыла сказать?
— Женя!
— Да, Филипп Эдуардович.
— Почему нет звонка?
— …Ну, я не знаю…
— Она сказала, что еще будет звонить?
— Вообще-то да…
Неубедительно звучит. Ни черта она не сказала.