Исповедь

Здешние морячки гордо наименовали свое кладбище металлолома — базой хранения. Возиться с металлом им было посложнее чем всем остальным. Вынь из воды корабль или подводную лодку. Разрежь. Погрузи. Отправь. Кому нужна эта морока? Проще — хранить, пока само не затонет. Опять-таки, некоторые запчасти, в теории, могли еще и пригодиться.

Старые корабли стаскивались в маленький угрюмый заливчик, на берегу которого распологалось ветхое здание с вросшим в землю крыльцом, верандой, кривоватыми окнами, результатом неодинаковой просадки фундамента на промерзшем грунте. Унылый пирс с серыми досками настила и обросшими ржаво-коричневой бородой несчищаемых водорослей сваями вел в море. По обеим сторонам, уцепившись тросами за кнехты, приткнулись, навалившись бортами, старые катера, дизельные подлодки, просевший на корму сторожевик. Более крупные суда стояли на бочках подальше от берега, ободранные, без вооружения, флагов. Без жизни. Серая неподвижная вода, корабли с тусклой шаровой краской и ржавыми подтеками….

Обвисший, вылинявший военно-морской флаг над крышей старенькой постройки, провисшая местами до земли колючая проволока вокруг, ворота с красными звездами над заросшей травою неезженной колеей. Веселенькое место службы выбрал боцман.

Ворота оказались связаны железной, скрученной проволокой. Калитка, возле пустовавшего КПП заперта на щеколду. Прошел мимо пустого грибка дневального, заросшего травой плаца, остатков курилки. Асфальтовая дорожка, обрамленная зубчиками красного обоженного кирпича вывела к парадному крыльцу здания, явно служившего в давние времена штабом. Тогда здесь видимо кипела жизнь, сновали матросы и офицеры, неслась служба. Ревуны оглашали бухту, оповещая о швартовке или уходе неведомых кораблей на давно выполненные задания. Теперь о теплящейся в бухте жизни свидетельсвовало только обвисшее вокруг флагштока полотнище издерганного ветрами и выцветшего до белесости военно-морского флага.

По скрипучим щелястым ступеням я взошел на крыльцо штабного домика. Окно, выходившее на веранду оказалось чисто вымыто и задернуто изнутри белыми крахмальными занавесками. Дверь гладко выкрашена шаровой корабельной эмалью. Ручка, явно снятая с корабля, начищена до зеркального блеска. Около входа висел надраенный медный колокол. Перед порогом лежал плетенный из пеньковых концов коврик. Поискав кнопку звонка и не найдя оной, решил использовать колокол. Звук оказался молодым и звонким.

Дверь открылась и на порог вышел мичман с повязкой дежурного по части на рукаве, с черной, морского образца, кобурой пистолета, свисающей из под полы кителя.

Его ладонь лихо взметнулась к козырьку фуражки, но не дотянувшись вдруг начала медленно опускаться. Лицо, еще секунду назад бывшее отчужденным, ничего не выражающим лицом старого служаки, загорелым, гладко выбритым и крепким, вдруг обмякло, разгладилось, губы задрожали. Мичман внимательно, зачаровано смотрел на меня. Потом положил ладони на мои погоны, сжал плечи и притянув к себе обнял.

— Здавствуй, сынок. Нашел таки батю. Приехал, родной ты мой.

— Здравствуйте, Валентин, извините не знаю как по батюшке.

— Для тебя, Валя, Валя. Так меня и батяня твой звал. Пусть и для тебя буду Валей.

— Да неудобно, как-то. Не по возрасту.

— Ну не хочешь просто Валей, зови дядя Валя, дядя Валентин. Как удобнее. Ведь для меня батя твой словно родной отец, сделал пожалуй — не меньше. Вот и выходит, что вроде как родственники мы с тобой. Я тебя… сынком назвал…. Не обидился?

— Зови, дядя Валя, не обижусь. — Ответил я и назвал свое имя.

— Давай, заходи, нечего на пороге стоять. Сейчас службу закончу по такому поводу, да сварганим с тобой чего-нибудь покушать.

Валентин пропустил меня вперед и вошел следом в помещение штаба. В свежепобеленой, с наведенными все той же шаровой краской панелями, комнате, перегораживая ее пополам, стоял дубовый, моренного дерева барьерчик на точеных столбиках. На отгороженной половине находился массивный двухтумбовый письменный стол, затянутый зеленым сукном, с лампой под зеленым абажуром, чернильным прибором, пресспапье с заправленной розовой промокашкой, журналом дежурств, старым полевым телефоном в кожаном футляре с откинутой ручкой индуктора. На вешалке, аккуратно распятая на плечиках, весела опрятно отглаженная шинель с мичманскими погонами. Инструкции в рамках и красный огнетушитель украшали стены.

— Сейчас, отметочку поставлю в журнале. Вот так. Дежурство сдал. Свободен. — Снял расправил и положил на журнал дежурств повязку. — Морской порядок он и в нашей богадельне порядок. Если не поддерживать, свихнуться можно. Но если следовать и не очень вдумываться, то какая разница? Служба она служба и есть.

Отстегнул пустую кабуру и спрятал в стол.

— Ну, вот и все на сегодня.

— А где же сменщик?

— Да он уже почитай с месяц в госпитале отлеживается. Пристарок, вроде меня. — Подумал и уточнил. — Пожалуй, постарше будет. Радикулит замучил.