Исповедь

— И не надо нам тех цитрусовых! Для цитрусовых Господь Бог грузинов понаделал. У них свое, у нас — свое. Мы, добродию, торгуем огурочками солененькими, красивенькими, махонькими, душистенькими, ровненькими как солдатики в строю. Растим их под пленочкой, в парниках. Собираем, засаливаем в кадушечках, на травках разных, укропчике. Как готовы, так их в самолет и сюда. Отменная, должен заметить, закусочка. Здешний народ её быстро раскусил, другой не требует, только давай, вези. За ценой опять таки не стоит, потому, что — денежный. Приходит рыбак, чи моряк с моря, с судового пайка, хочется человеку отдохнуть, оттаять душой. Он сначала в баньку, по русскому обычаю. После баньки, что? Правильно, бутылочка светленькая с холодильничка. А к водочке что нужно? Опять таки — закусочка. Так что усе по науке, дорогой товарищ. Рупь штучка — всего делов. Кто устоит? А сколько в бочке штучек помещается?…. То-то.

Он устал от своего монолога. Вытер пот рукавом пижамы. Заулыбался.

— Но это еще не все. Раненько весною мы клубничку в парнички высаживаем. Она тоже хорошо идет. Но не долго. Ту выгоднее возить на машине. Вынимаем сидения. Заставляем ящечками. И по газам. Ночь едем. День торгуем. Ночью домой. Утром на работу.

— Так Вы еще и работаете!

— А, Вы что думали? Мы не тунеядцы, какие нибудь. У нас, считай все село в Харькове в ВОХРе на заводах работает. Стоим, так сказать на страже социалистической собственности. День стоим — два дня, а то и три, дома. Поселочек у нас хорошенький. Дома все кирпичные, ну там шлакоблочные. Крыши — цинкованные, на солнце так и горят. Гаражи. Парнички. Машины. Есть и по две, три… Асфальт, тротуары всюду. Магазины. Одним словом культура. Осенью, поверьте, пройдешь в туфельках — подошвы не замараешь.

— Богатый колхоз у Вас.

Он схватился за живот, зашелся визгливым смехом, со стоном повалился на кровать.

— Ой, насмешил, майор, ой, насмешил. Ой, насмешил. Да весь в долгах как шелках. Еле дышит. Одни старики, калеки, придурки да лодыри.

— Так как же Вы в селе и не в колхозе?

— Серый Вы в сельской жизни человек, майор. Вы уж меня извините великодушно. Это две большие разницы. Жить в селе и работать в колхозе. Я живу в селе, служу в городе, а работаю на своём участке. А в колхоз работать пригоняют студентов, ученых разных, инженеров, рабочих.

Сосед забегал по номеру, возбужденно жестикулируя.

— Студентов и ученых — тех поболе, на месяц, на два. Потому как толку с них — никакого, интеллигенция прослоенная. Инженеров — на недельку. Рабочих… тут сложнее. Гегемон. Без рабочего и завод станет. Тут уж, как получится. Но некоторым нравится. Приезжают. Пьют. За девками бегают. Деньги-то на работе идут. Всем хорошо. Весной — народу поменьше. Помогают колхозу сеять.

Земляк присел на кровать, разгладил рукой складки на одеяле, перевел дух.

— Летом, народу поболе — поливают, пропалывают. Осенью — совсем много народа толкётся — убирают урожай.

Не выдержал, горестно вздохнул, закатил глазки, всплеснул ручками.

— Ну, как они убирают… Их понять тоже можно. То машин нет с поля вывозить. То ящиков. Соберут, скажим, помидоры в кучи, бурты называются. Сидят, ждут. Тут — дождь. То, глядь — снег пошел. Все, помидорки пошли гнить. Кому это нравится? Но как снег, или дождь зарядит, тут дело святое, тогда всех — по домам. Что не убрано — трактора, бульдозеры пройдут, поперемнут, перепашут. Начальство рапортует — собрано без потерь. Поля — чистые. Ха-Ха. Можно вновь посевную начинать. Круговорот… дерьма в природе…

Сел к столу и продолжил уже нормальным голосом, без кривляния, положив враз успокоившиеся руки на стол.

— У нас не то. Места для такого разворота мало, ха-ха. Все под пленочкой. Все чистенько. Ни один огурочек, ни одна клубничечка не пропадет, не подгниет, не помнется. Ни боже мой! Это ж товар. Кто ж его таким купит? Кто за него деньги свои отдаст? Один убыток.

Прищурив хитрый карий глаз, оценивающе посмотрел, проверяя произведенный монологом эффект.

— Да Вы не стесняйтесь. Присаживайтесь к столу. Мы и бутылочку найдем. Чистенькую, беленькую. Вот, горилочка. Вот — огурчики. Хлебушек, помните такой? Черненький, кругленький, с корочкой-горбушечкой. Тут такого не пекут, с собой возим. Вот домашняя колбаска. Сальце. Давайте за знакомство, как мы выходит — земляки. С Харьковщины, с Украины.

Огурчики, он не преувеличивал, действительно оказались восхитительны. Хрумкие, в меру солененькие, в меру остренькие, душистые. Так и просились в рот. Действительно — превосходная закуска. Земляк аккуратно, перочинным острым ножиком резал их на узенькие ровненькие продолговатые скибочки.

Хоть он и старался не показывать вида, но казалось, что каждый съеденный нами рублик, то бишь огурчик, вызывал у селянина душевные муки. Поэтому больше налегали на водку. Горилка действительно была хороша. Не древесная русская, отдающая сивушными маслами, а зерновая, хорошо очищенная.

— В России служите?

— В России.

— Далеко?

— Далековато.

— Понятно, военная тайна. — Земляк раскраснелся, распахнул пижаму, уселся поудобнее на стуле.