Исповедь бандерши. 100 оттенков любви за деньги

– Юлия, это что такое? Что это? – тыкая узловатым пальцем в сторону жениха, вопрошала она.

– Бабушка, познакомься, это Рома, мой парень, – прокричала я ей в ответ.

– Очень приятно, – «присел в реверансе» Роман.

– А мне не очень приятно! – Уперев руки в бока, она уничтожающим взглядом воззрилась на него. – Вот что, молодой человек! Вы на нашу квартиру не рассчитывайте!

– Да я и не рассчитываю, – опешил он.

Бабка, не удостоив его ответом, гордо удалилась…

– А кто у тебя хороший? – пыталась вызвать ее на спор мать. – У тебя все плохие. Меня шпыняла всю жизнь!

– Да, вот именно плохие. А этот вообще – «говно на лопате», – стояла на своем бабка, сердито насупив седые брови.

Я засмеялась, глядя на эту перепалку. Мать у меня была «синим чулком», мужчин у нее не было никогда. Очень странно, ведь в молодости она была довольно хорошенькая. Это сейчас, на пороге шестидесятилетия, она превратилась в унылую, неухоженную особу. Я же у нее появилась не путем «непорочного зачатия», а гораздо проще, меня удочерили, причем по настоянию бабушки (которая, к слову, меня и воспитывала). Так вот, во всех своих неудачах на личном фронте мать привыкла винить бабу Дусю, злилась на нее, спорила. Хотя, чего злиться, мне было непонятно. Она хоть и не жаловала моих женихов, но вреда не делала, и все ее высказывания только смешили меня. Мать же принимала все за чистую монету. И оспаривала, оспаривала!

– Юляня, это синяк, что ль? – Бабушка подслеповато прищурилась, приглядываясь.

– Да, ударилась ночью об дверь, – молниеносно выдала я приготовленный заранее ответ.

– Видишь, Света… Вот тебе и хороший парень, – задумчиво сказала она.

– Мама! Да она сама небось напрашивается! Ты что, не знаешь, какая Юлька? – почему-то радостно откликнулась маман.

– Какая же? Хорошая у нас Юлечка! – качая головой, твердо сказала бабушка.

Да, воистину, правильно гласит народная пословица: «Хорошая теща – плохая мать». Светлана Михайловна же – тещей была идеальной. Ненаигранно демонстрировала любовь, как это обычно делают матери жен, дабы сохранить видимость хороших отношений. О нет! Она истово признавала за ним правоту, была готова в любую минуту грудью лечь на защиту зятя. Я же смертельно обижалась на нее. Ведь прекрасно ж видно, кто прав, кто виноват! Тем более, – он начал поднимать руку. И что ни говори, мое мнение таково: мужчина в любой ситуации, прав он или не прав, руки в ход пускать не должен. Как только он ударил – он уже не прав – по определению. Даже если только что застукал женушку в чужой постели. Не должен – потому лишь, что сильнее. Это все равно, что бить котенка. Сие правило не работает только в одном случае: если жена имеет разряд по борьбе. Тогда – пожалуйста! Силы равны, и рукоприкладство уже не будет выглядеть в этом случае мужской низостью.

Когда муж бьет – это не настолько больно, сколь обидно. Он бьет по самолюбию. Тем более, никаких любовников я не имела. А поколачивал он просто так, для профилактики. Чтоб жизнь малиной не казалась и чтоб помнила, кто в доме хозяин!

А маман, казалось, в упор не видит, что он просто рвет мне сердце. А может, она именно поэтому его и любила? За то, что он делал мне больно? Похоже на то. Иначе ее преданность Роме объяснить невозможно. Мы с ней общего языка найти никогда не могли, ну совершенно разные люди! Наверное, моя родная мать поняла б и пожалела меня…

Куда уходят деньги облапошенных водителей

Двенадцать ночи…

Я уже, наверное, в сотый раз набираю номер мужа. И мне опять талдычит в ответ оператор: «Ваш абонент находится вне зоны действия сети, попробуйте позвонить позже».

Послушно пробую – и опять автоответчик! Из большой комнаты донесся крик младенца. Я побежала к девочке. Кряхтит, беспокоится, тоже, наверное, чувствует тревогу. Ведь говорят же, что у матери и новорожденного одна душа на двоих. Вот и не верь потом в суеверия.

Дочка, словно понимая, что мне помочь некому, с самого рождения была спокойнейшим ребенком. Ни тебе ночных бдений, ни болезней, даже кожа не была склонна к раздражению, как это часто бывает у младенцев. Ребенок засыпал в девять вечера и просыпался лишь в восемь утра. Четыре месяца пролетели как один день. Я автоматически делала то, что нужно. Ухаживала за ней, купала, кормила. Но особой трепетности я не чувствовала. Не испытывал ее и мой муж. Вернувшись из роддома, я надеялась на помощь. А он даже на руки ее брать не желал, говорил – боялся.

А о милых семейных прогулках с коляской можно было и не мечтать. Квартира наша находилась на восьмом этаже. И лифт иногда не работал. Верней, работал он иногда. Самой тащить коляску вниз, потом наверх – удовольствие сомнительное. Поэтому на прогулки я не ходила. Да и то сказать – зима. Район мне не знакомый. Друзей рядом нет. А ходить в поисках таких же скучающих мамаш, прогуливаться с ними, обсуждать детские болезни и цвет какашек было выше моих сил. Ну не интересно мне это! Мало того что я день в день этим занимаюсь, еще это обсуждать? Увольте.