Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Однако один раз мне все же повезло. Во время первой чеченской войны я в качестве «гида-проводника» (сейчас это называют очень русским словом «фиксер») работал в Чечне с московским собкорром южнокорейской газеты Джуном (фамилию не помню).

Хотя Джун мне заплатил за поездку (и неплохо), он считал меня после такого «страшного приключения» близким другом и обещал мне организовать халявный тур по Южной Корее. Я, если честно, не особо ему поверил, так как подобные обещания иностранцы давали мне довольно часто, а выполняли редко.

Но для начала несколько слов о Джуне. В 80-е годы прошлого столетия он был студенческим активистом коммунистического движения по кличке «товарищ Заря». Товарищ Заря был руководителем коммунистической подпольной ячейки и даже принимал экзамен по учебнику «История КПСС» на японском языке, привезенным контрабандой из Токио. Жизнь студента была очень бурной – стычки (по сути бои) с полицией происходили ежемесячно. В одной их таких потасовок Джуну выбили глаз.

Увы, все хорошее кончается. Джун был арестован и приговорен к тюремному заключению. В тюрьме ему в качестве воспитательной меры давали читать Солженицына.

Но, к счастью, Джуна, его дед был классиком корейской литературы, и то, что внук такого знаменитого человека томится в тюрьме как политический заключенный, создавало для Кореи не слишком хороший имидж. Решение было найдено: Джуна решили воспитывать от противного и отправили для ознакомления в СССР.

Попал он туда уже в перестроечные годы, и может именно поэтому «прозрение» произошло очень быстро. Пустые полки магазинов, вороватые партийные босы, проститутки (и «это в стране победившего социализма!») – нет, такой «коммунизм» бывшему подпольщику явно не понравился.

Когда мы познакомились, Джун уже превратился в процветающего буржуазного журналиста и любил повторять вариант известной поговорки: «Если ты коммунист в двадцать лет – то у тебя есть сердце, а если ты коммунист в тридцать, то у тебя нет головы».

Хотя у Джуна и была голова, сердце у него было по-прежнему добрым. Мы довольно часто с ним сидели в клубах – караоке. Причем, несмотря на мои протесты (как русский человек я этого совершенно не понимал), Джун обязательно брал девушек, работающих на консумации. Программа была всегда одна: дородные украинки открывали нам спиртные напитки, а Джун под караоке пел песню «Русский солдат Алеша».

В заключение начинался рассказ девушкам о нашей чеченской поездке, Джуник называл меня близким другом и клялся, что скоро я поеду в Южную Корею.

– Опять напился, – уныло думал я.

Но как-то я был в командировке в Африке и оттуда позвонил жене.

– Тут Джуник рвет и мечет. Какая-то южнокорейская фирма делает турне для журналистов. Уже давно должны были уехать, но не едут – ждут, когда ты вернешься.

Оказалось, что фирма GoldStar поменяла название на LG и для закрепления своих позиций на русском рынке решила организовать поездку журналистов в Южную Корею.

За консультацией кого из журналистов послать обратились к Джуну. Он составил список: Известия – журналист на усмотрение редакции, Коммерсантъ – журналист на усмотрение редакции, АиФ – журналист на усмотрение редакции, Независимая Газета – только Игорь Ротарь!

Поездка в Корею прошла неплохо. Мы жили в пятизвездочных отелях, питались в самых дорогих ресторанах, а в заключение еще и получили подарки на сумму под тысячу долларов (мне, например, видеокамеру подарили). Кстати, разбалованные зам. главных редакторов были недовольны: мало дали!

«НГ» в судьбоносные моменты

Путч (1991 год)

Говоря на чистоту, первой моей реакцией было драпать заграницу. Благо, как раз 19 августа, один мой приятель уезжал в Венгрию, и в его автомобиле было место для меня.

Но потом все же я решил побороться. В эти дни мы ночевали в Независимой (спали на столах), делали материалы о путче, которые потом были опубликованы в Общей Газете. Одновременно, мы якобы защищали НГ от возможного штурма ОМОНом. На самом деле, как остроумно сказал ныне покойный Александр Анин, для «штурма» бы хватило одного омоновца: гаркнул бы, и все бы разбежались.

Кстати, одновременно руководство НГ предпринимало (или подумывало предпринять) попытки договориться с путчистами, чтобы газета выходила и после путча (я считал такую соглашательскую тактику предательством).

Поэтому, когда по вечерам я выходил из НГ раздавать листовки в городе (вспоминался советский стишок: маленький смуглый ловкий/ в руках у него листовки), то мой начальник Александр Гагуа просил не брать с собой редакционное удостоверение.

И еще одна деталь почему-то запомнилась: по утрам из Белого дома к нам приходили молодые ребята-бизнесмены и пили пиво из банок. Для меня это тогда немыслимая роскошь была.

Расстрел «Белого дома»

От расстрела «Белого дома» я пострадал и лично. Это был единственный случай, когда в «Независимой Газете» не взяли мой материал.