Исповедь гипнотизера

Тот, другой — там, напротив — изменник, изменяющий верностью — да, тот пожизненный твой современник, твой двойник, двоянин, двоенет.

Как он точен. Как здраво и зрелоустраняет останки стыда.Ну, а часики справа налево,и другой коленкор у монет.Как он прав. Но где право, там лево,а где лево, там право всегда.Он смеется: «Да в этом ли дело?Разве это не твой кабинет?Ну и что ж, что где лево, там право?Разбираться не стоит труда:справа яма, а слева канава,посредине играет кларнет».

Замечает твою слабонервность.Терапия нежна и тверда:«Не печалься: где верность, там ревность,а где ревность, там верности нет.Все эмоции связаны как-тос несомненною пользой вреда:роковой перевертыш инфаркта —милый доктор, веселый брюнет».

«Но ведь полк же не клоп, — ты лопочешь, — и ведь клоп же не полк». — «Ерунда, мне без разницы. Если захочешь, для клопов мы напишем сонет». Он смеется — ты тоже смеешься, он напьется — и ты хоть куда, отвернется — и ты отвернешься, тень без тени и след без следа…

..А потом ты опять один.Умывается утрона старом мосту,вон там, где фонтан как будто

и будто бы вправду мост,а за ним уступи как будто облако,будто бы вправду облако,это можно себе представить, хотяэто облако и на самом деле,то самое, на котором мысли твои улетели,в самом деле летят.

..А потом ты опять один. Есть на свете пространство. Из картинок твоей души вырастает его убранство. Есть на свете карандаши и летучие мысли, они прилетят обратно, только свистни и скорее пиши.

..А потом ты опять один.Эти мысли, Бог с ними,а веки твои стреножились, ты их расслабь,это утро никто, представляешь ли,

никто, кроме тебя,у тебя не отнимет.Смотри, не прошляпьэтот мост, этот старый мост, он обещан,и облако обещает явь,и взахлеб волны плещутся, волны будто бырукоплещут, и глаза одобряют рябь.А потом ты опять один.

Музыка к кинофильму

Нет грусти. Хруст костей. Кадят реторты. Кавалергарды громоздят гробы на грудь горбуньи. Грумы-септаккорды стремглав промчались на призыв трубы.

Игра остра. Магистр-администратор, затраты страсти сократив, срастил гротеск и пастораль, и страх кастратов соединил с безумием горилл.

А в партитуре дротики и копья,

и колоколу некуда упасть,

и драит хвост дракон, и шлет Прокофьев

ему бемоль в разинутую пасть.

Я садился в Поезд Встречи. Стук колес баюкал утро. Я уснул. Мне снились птицы. Птицеруки, птицезвуки опускались мне на плечи. Я недвижен был, как кукла. Вдруг проснулся. Быть не может. Как же так, я точно помню.

Я садился в Поезд Встречи. Еду в Поезде Разлуки. Мчится поезд, мчится поезд сквозь туннель в каменоломне.

Кто ты такой? Незанятое место. Сквозняк. Несвязных образов поток. Симфония без нот и без оркестра. Случайный взгляд. Затоптанный цветок.

Толпа сырая собственной персоной: слияние святого, подлеца и сироты — под оболочкой сонной потертого гражданского лица.

А глаз твоих седых никто не видит и это тело как бы не твое, и душит чья-то боль, и бьет навылет чужих зрачков двуствольное ружье.

Как важно знать, что ничего не значишь, что будучи при всем, ты ни при чем, что душу превратил в открытый настежь гостиный дом с потерянным ключом.

Кто здесь не ночевал, кто не питался, кто не грешил?.. Давно потерян счет. А скольких ты укоренить пытался, уверенный, что срок не истечет?

Казалось иногда, что жизнь приснится — еще чуть-чуть — и сам себя простишь, но сны в глаза вонзались, как ресницы, когда под ветром на горе стоишь, и мчались облака, летели дроги сквозь мельтешенье знаков путевых, и гнал толпу всесильный Бог Дороги, не отличая мертвых от живых.

Инициал