Исповедь хироманта. Жизнь как чудо

Одной из тем, теперь возникающих в наших с ней разговорах, стала следующая: европейцы молодцы, а русские мужики – гады. И, соответственно, что хорошо выйти замуж за солидного француза-англичанина, а не жить в свои сорок лет в однокомнатной квартире и ходить на работу.

Приходилось терпеть и это.

Возвращаясь с работы, жена съедала мною приготовленный ужин и сразу садилась к компьютеру погружаясь в мир своих иллюзий. Мы с Анютой ненавидели ее спину обращенную к нам, реальным людям, нуждающимся в ее любви. Настя к этому времени училась во Франции.

В мае жена собралась во Францию, в Биарриц, – по ее утверждению, смотреть школы. Конечно, она поехала за приключениями. Когда женщина не может изменить свою жизнь, она изменяет мужу. Противно, но я надеялся, что это ее вылечит. И утешался афоризмом А. Чехова: «Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству».

Реальность действительно оказалась не так красива и, вернувшись из Франции, жена стала ласковее. Я обрадовался. Однако червоточина уже коснулась ее души.

После ее приезда произошел один пустяк. Может, он и покажется мелочью, но для меня это был определенный знак.

Утром жена пошла на кухню, выдавила из апельсина сок и выпила его. Сама. Одна. Никого не угостив. У нас в семье было не принято есть в одиночку. Всегда делись со всеми. Если хочешь сока, сделай для всех. А лучший кусок – детям. Таково было правило нашей семьи. Случившееся меня огорчило.

Лето прошло относительно спокойно, и даже в Интернете она сидела меньше. Мне показалось, жена выздоравливает. Но с началом осени все вновь возобновилось. В ноябре она опять засобиралась, но уже в Англию.

Я был совершенно спокоен и надеялся, что это путешествие ее окончательно вылечит. Я понимал, что нет там для нее счастья.

И действительно, сразу же после ее приезда в Лондон я получил письмо, в котором она писала, что она дура, ей все стало ясно, семья – это святое и прочее. Я ответил, что счастлив. Однако в следующем письме она сообщила, что ожидала от меня других слов! Я предчувствовал беду, заболело сердце.

Лена из Англии вернулась уже совсем другим человеком. От нее шел холод. Я не знал, что делать. Мы объяснились. Она сказала, что у нее есть любовник в Лондоне. Но замуж она за него не пойдет, так как они не пара (возраст, нездоров, денег мало). Но он замечательный человек, и никто и никогда, еще раз повторю: никто и никогда в жизни ее так не любил! А любовь – именно то, что ей сейчас надо. И она будет искать человека, который предоставит ей и ее детям возможность жить нормально. А со мной все кончено. Молодость загублена, жизнь пропала, мама говорила, нам надо расстаться и прочее.

Слушая этот бред, я искренне жалел Лену.

Наша жизнь – это наша память. Мы – это наша память. Я считаю свою жизнь удачной и счастливой. Я просто не помню дурного. А вот как жить человеку, который воспринимает свое прошлое как трагедию? Верить, что дальше все будет хорошо? Сомневаюсь.

Ведь еще год назад она сказала мне: «Я счастлива оттого, что мы будем стареть вместе». Мне, конечно, не понравился намек на старость, но это были очень мудрые и замечательные слова. И я был счастлив, что встречаю пору зрелости дружной и любящей семьей.

Сейчас же я обвинялся во всем. Начиная с того, что она не нашла себя в жизни, и заканчивая отсутствием чувства юмора. Последнее уже смешно.

Но коль она решила, что все кончено, то пожалуйста. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Единственная просьба, высказанная мной, учитывая совместное проживание и мое содержание – не портить наши отношения. Лена заверила, что мы останемся друзьями. Что в Интернете она будет сидеть меньше, а за домом следить больше. На том и порешили.

Утром, поехав на работу, я стал обдумывать сложившееся положение. Я не мог представить, что она верит в придуманную сказку. Как и не мог поверить, что вот так просто можно предать человека, с которым был близок столько лет. Которого искренне любил еще недавно. Где истина? В ее безумной любви или в безумной ненависти? Или любовь и ненависть – грани одного безумия?

Подъезжая к работе, я вдруг почувствовал, что грудь моя сжимается от тоски. Я остановил машину, чтобы успокоиться, но вместо этого разрыдался. Я закрыл лицо руками, чтобы ничего не видеть и не слышать. Понемногу приступ боли прошел. Я зашел в аптеку, купил пузырек валерьянки и выпил почти половину. Чуть отпустило.

Позвонил своей старой знакомой Лоре Л., попросив срочно встретиться. Один я просто умирал. Мне нужна была жилетка для слез. И Лорина сейчас была самая подходящая.

– Боря, что с тобой? – всплеснула руками Лора, увидев меня. – Ты весь черный!

Я рассказал ей свою историю, не стесняясь вытирать мокрые глаза, услужливо подаваемыми Лорой салфетками.