Исповедь о женской тюрьме

— Двадцать первого января, около восьми вечера я, мой брат и его друг Алексей пришли на остановку троллейбуса. Мы громко обсуждали что-то, и один из находящихся на остановке людей сделал замечание. Брат заявил, что у нас свободная страна и между ними завязалась словесная перепалка. В этот момент к нам подошли трое мужчин и набросились на моего брата. Было очень темно, и я не рассмотрела их лиц. Мой брат сопротивлялся и пытался увернуться от нападавших, таким образом они переместились за остановку. Брат поскользнулся и упал, а трое мужчин стали зверски избивать его. Я очень испугалась такой необоснованной жестокости и пыталась остановить их. Но мои уговоры остались без внимания. Они окружили брата, и я не могла протиснуться через это кольцо. Я пыталась висеть у них на руках, но один из них отшвырнул меня в сторону, я сильно ударилась головой о дерево. Тогда я поднялась и, чтобы хоть как-то остановить их, достала из кармана шило- мундштук, которое мне подарили как раз в тот день. Я два раза ударила им одного из нападавших. Кого именно — не знаю, была ночь, они не представились, и лиц их я не разглядела.

Шило это попало ко мне, можно сказать, случайно. В тот день друг моего брата хвастался, какой у него замечательный мундштук и как из него курить безопасно. Ярко-желтого цвета, он был весьма милой вещицей. То, что в нем было шило, меня не интересовало в тот момент. Я попросила дать мне его, чтобы попробовать покурить через него, сунула в карман и забыла о его существовании до того рокового случая.

— Куда делось орудие преступления? — спросил следователь.

— Оно согнулось, и я его выкинула.

— Кто-то хочет еще что-то добавить? Задать вопросы друг другу? Защита? — соблюдал формальность следователь.

— Хочу добавить: мы, в первую очередь, показали документы и представились, — торопливо сказал Пашкуда.

— Обязательно укажите это.

— Ирина, потерпевший предъявлял удостоверение?

— Нет, не предъявлял. Я звала на помощь милицию, пока они избивали брата.

— Следователь записал наши показания.

— Еще что-то?

Все молчали. Потерпевшему явно было не по себе. Чтобы он ни говорил, никаких документов никто не предъявлял. Мы просто стали жертвами очередных ментовских забав, но я понимала теперь, что мои слова никого не интересуют. Может он испытывает стыд? Я еще раз глянула на его маленькие бегающие глазки и отвергла эту нелепую мысль. Теперь вся система направлена на то, чтобы выгородить своих сотрудников. Никого не интересовало, что было на самом деле. Ну, может, только моих сокамерниц, которые искренне за меня переживали. Правда, оставалась надежда на суд…

Следователь задал нам несколько вопросов, чтобы уточнить некоторые детали. Как то, например, куда девался друг моего брата, когда началась заваруха. Ни я, ни Пашкуда сказать толком ничего не смогли. Он, скорее всего, просто убежал, когда увидел, как на брата набросились. Меня-то сразу же скрутили, выхватили пистолеты и, размахивая ими, приказали лечь на землю. Они орали, как истеричные бабы: — Лечь на землю, лечь на землю.

В первые мгновения я даже не понимала, что это мне кричат. Брат лежал на земле и не двигался, по снегу растекалась его кровь. В моих глазах это выглядело сценкой из кинофильма, но в то же время, все было слишком реалистично. Я думала, что теперь моей короткой жизни настал конец. До самого последнего момента была уверена, что попала в руки к каким-то страшным отморозкам, набрасывающимся на людей на улице и размахивающим пистолетами. В те времена такие нападения были настолько частыми, что никого было не удивить избиением человека посреди улицы. Люди умели, завидев подобную сцену, как можно скорей скрыться из виду, забежать домой и закрыть дверь на все замки. Когда приехала милицейская машина, я была готова расцеловать всех вокруг. Наивно считала, что теперь моей жизни ничего не угрожает. Когда же пришло осознание того, что эти отморозки и были сотрудниками правоохранительных органов, то стало по-настоящему страшно. Нас привезли в какое-то здание и странный человек, в кожаном плаще до пят (стоил этот плащ, наверное, как автомобиль) совершенно серьезно решал, убить нас или посадить в тюрьму. Я знала, что это не пустые слова, потому что трупы за городом были делом привычным.

Не знаю, что именно спасло нам жизнь, но человек в плаще благосклонно решил отправить нас за решетку.

Теперь каждый из «сотрудников» считал своим долгом ударить меня. Никогда не забуду, как один молодой милиционер, лет, наверное, двадцати, очень радостно с размаха ударил меня ногой по лицу. Причем, он даже не был знаком с Пашкудой. Сделал это просто ради своего удовольствия. А ведь был чьим-то сыном, встречался, наверное, с девушками. Вот ведь повезет кому-то…

Кто и зачем набирал подобных людей в правоохранительные органы? Облеченные властью они ведь уверены в своей безнаказанности, в том, что можно избить, сломать пальцы, унижать, оскорблять, и ничего им за это не будет. Почему наши люди при виде милиционера на улице думают: «Только бы не прицепился»?