Исповедь о женской тюрьме

Время от времени в камере устраивали обыск, в просторечье «шмон». Не берусь судить о законности таких действий, но пока мы бывали на прогулке, камеру могли перевернуть вверх дном. Чаще всего ничего криминального у нас не хранилось, разве что письма, которые были запрещены. Но в них и не было никакой полезной для начальства информации. Что искали, было не совсем ясно, возможно такие обыски — просто плановые. Не очень-то приятно было возвращаться в камеру и лицезреть все свои вещи, перевернутые вверх дном, а еще чего доброго не досчитаться пачки сигарет. Ни на что другое охрана не зарилась. Иногда такого обыска оказывалось мало, и нам велели собирать скатку (то есть матрас), каждой взять свои пожитки и со всем этим добром выйти в коридор. Подобный обыск длился довольно долго, мог занять полдня, пока мы собирали эти тяжеленные матрасы, а потом закидывали их наверх. Это было не простым делом. Не припомню, чтобы у нас хоть раз нашли что-то предосудительное во время этих обысков.

В остальном каждый день был похож на предыдущий, вот поэтому мы были рады любому происшествию, которое могло разнообразить нашу жизнь.

Глава 12

Однажды утром дверь привычно грохнула, и в камере оказались две девушки. Они не выглядели перепуганными новичками, и это сразу бросалось в глаза. Женя, увидав у одной из них огромную сумку, тут же очутилась рядом.

— Кто такие?

Мы из соседней камеры. Нас перекинули.

По идее подобные перетасовки камер должны были происходить регулярно. Якобы для того, чтобы мы сильно не привыкали друг к другу. Чем это могло помешать тюремному спокойствию не ясно, но нас часто этим пугали охранники. Тем не менее, на моем веку подобное случилось один-единственный раз именно с этими девочками из соседней камеры. Может в другой раз мы отнеслись бы к их появлению с подозрением, но они сразу внушили всем доверие. Мне новенькие приглянулись вмиг, ведь были они моими ровесницами, тогда как все остальные на десять или двадцать лет старше (не беру в расчет старую Нину). К тому же, выглядели обе миловидно и аккуратно. Опыт распознавания людей с первого взгляда приходит в тюрьме очень быстро и остается на всю жизнь. Тогда я не ошиблась и осталась дружна с ними по сей день. Ту, что с огромной сумкой, звали Катя, и Женя тут же завела с ней беседу:

— За что же ты, дитятко, сюда попала?

— За убийство, — отвечало это невинное дитя нежным мягким голоском. Она была вся какая-то мягкая на вид и белоснежная, ее так и хотелось потрогать.

Вообще мне сразу захотелось поговорить с этими новенькими, узнать больше, кого эта Катя убила и за что. В тюрьме все время кажется, что человек, попавший туда, вполне вероятно невиновен или если кого-то и убил, то по каким-то очень серьезным причинам. Истории этих людей не воспринимались как настоящие, а скорее — сценариями: какая-то женщина сказала то, а ей ответили это, и потом бац — удар сковородкой по голове. Мы росли на вечных фильмах-боевиках, где люди гибли сотнями, и никто им не сопереживал. Все дело было в мотивах: если на девочку нападал бандит, что ей оставалось? Кто-то сочувствовал бандиту? Конечно, нет, все соглашались — девчонка молодец. Все кроме закона и судьи.

— Как же эти рученьки на такое решились? — причитала Женя, а мы все тихо ухмылялись. Провести нас, знающих Женю, таким речами было непросто. Но видимо и обладательницу этих ручек тоже. Она демонстративно открыла свою огромную сумку и достала оттуда две подушки и одеяло. Интерес Жени тут же пропал. Она отвернулась от Кати, не подавая вида, и уже менее дружелюбно обратилась ко второй:

— Аты?

— За разбой.

Мы все прыснули. Дело в том, что у разбойницы рост был максимум 155 сантиметров, а вес, наверное, килограммов сорок. Ее так и прозвали — Дюймовочка. Такой же мягкий детский голос, как и у первой. Вот так подарочки! Они находились в тюрьме уже несколько месяцев и по сравнению со многими были просто завсегдатайками.

Именно поэтому Женя не стала отправлять девочек на третий этаж, и оказались они моими соседками. Спать нам пришлось втроем на двойной наре, и при таких обстоятельствах мы мгновенно сдружились. С Дюймовочкой, которую, кстати, звали, так же как и меня, мы были из одного города и жили в соседних районах. Благодаря этому имели несколько общих знакомых.

— Так что за разбой, Дюймик?

— Ой, да даже рассказывать стыдно.

— Ну, расскажи.

— Какой-то пьянчуга заснул у меня под домом, а у него стоял пакет с едой рядом. Колбаса там была и еще что-то.

— И что?

— Моя подружка эту еду домой унесла, братика покормить.

— А при чем тут разбой?

— А я его пыталась в чувство привести и шлепала по лицу.

— И что? — недоумевала я.

— Ну и вот — я совершила разбойное нападение.

Мы хохотали, но от этого история Дюймочки веселее не становилась. Почитав ее объебон, я удостоверилась, что там именно так и написано: нанесла несколько ударов ладонями по лицу.

— Но это же бред просто, — возмущались мы всей камерой.

— Это еще что. Про нее статью в местной газете написали. Дюйма, покажи, — проинформировала нас Катя.