Исповедь о женской тюрьме

И на следующий же день я вместе с остальными отправилась работать. Нас привели в комнату, где выдали тряпки и ведра и отправили убирать кабинеты начальства. Убирали мы, если честно, спустя рукава. Ну а чего можно было от нас ожидать? Бесплатные рабочие не будут убиваться за работу. Мы больше глазели в окно, бегали по коридору, заглядывали куда нельзя. Нас оставляли одних в помещении, где располагались кабинеты персонала. Все как один — стол, пара стульев, книжная полка. Все интересное они конечно убирали и закрывали в сейф, так что удовлетворить как следует любопытство не удавалось. Работа заключалось в том, чтобы протереть пол, пыль, да вынести мусорную корзину. Кабинетики были маленькие и не грязные. Приводили нас совсем рано утром, до того как начинался рабочий день. Так что мы не контактировали непосредственно с начальством. Только с охраной. Но и тем ничто человеческое было не чуждо. Так как работать ходили только молоденькие, то почти все время мы болтали и флиртовали, тут уж было не до тщательного вытирания пыли на каждой полочке. Потом мыли небольшой коридорчик и на этом работа заканчивалась. Иногда нам предлагали подмести двор. Тогда была вообще красота. Свежий воздух, минимум мусора, почти свобода. Наступила осень, но еще не завладела нашим Крымом в полной мере, в октябре стояла по-летнему теплая погода. Ранним утром в тюрьме тихо, никто не кричит, не переговаривается, не слышно лязга дверей. В такие моменты можно было забыть, что мы заключенные. Ни разу я не пожалела, что пошла на работу. Постоянное сидение в одной камере, да что там камере, на одной наре, сказывалось очень неблагоприятно на всем организме. А тут можно было размяться, получить порцию солнышка, надышаться вволю кислородом.

Я стояла, облокотившись на метлу, и, глядя в утреннее небо, с удивлением поняла, что провела в тюрьме уже десять месяцев. Долгий-долгий срок. Он удлинялся тем, что все дни были одинаковыми, словно это один сплошной бесконечный день, который не кончится никогда. Осень многим на свободе приносила депрессию, здесь же, наоборот, была пора, когда грустилось меньше всего. Наша сезонная депрессия начиналась весной, когда у всех в душе расцветали цветы. Я думала, что пройдет и это, как проходит все, любой срок подходит к концу, каким бы длинным он ни был.

Длилось мое счастливое рабочее время не долго. Проработала я около двух недель и заболела. Пошла вечером в туалет по-маленькому, и меня пронзила такая боль, что чуть не упала, чудом удержавшись за металлическую дверь. Кое-как доковыляла до кровати, вытирая пот со лба. Цистит это бич женщин в тюрьме. Не знаю, как и почему, но все постоянно им болели. В привычку многих входило наливать горячую воду в пластиковые бутылки и спать, зажав эти бутылки между ног. От кипятка литровые бутылки съеживались и становились не больше пол-литровых, но зато было удобно спать с такими вот грелочками. На другое лечение рассчитывать не приходилось. Вот и меня сразил этот недуг. Мало того, что резкая боль была нестерпимой, так еще и в туалет хотелось каждые две минуты. Это было невыносимо. Никакая бутылка меня не спасала, и я даже не могла встать с кровати — так обессилела. Наташа постоянно грела воду и меняла мне бутылки, но этого было мало.

Утром девушки, как и всегда, отправились на работу, а я не смогла встать с кровати.

Вернувшись через два часа, работницы сказали:

— Наш начальник спрашивал, где ты, почему не работаешь. Мы сказали, что ты заболела, и он обещал прислать врача.

— Ага, как же, дождешься тут врача, — пробурчала Наташа.

Но в скором времени дверь действительно открылась, и врач меня позвал по фамилии. Конечно, он не мог входить в камеру, поэтому пришлось самой отправиться к нему в коридор. К моему удивлению, он вел себя как обычный доктор. Расспросил, что и как, когда началось и так далее, проявляя участие. Потом покопался у себя в сумке и дал таблеток. Рассказал, когда и что выпить, и ушел. Такой щедрости в иной ситуации я бы никогда не дождалась, по всей видимости, за меня замолвил словечко начальник. Таблетки помогли почти моментально. Через час я смогла нормально сходить в туалет, а на следующий день забыла о недуге. Настроилась снова идти работать, но произошло еще одно событие.

Вновь пришел начальник и, назвав мою фамилию, сказал:

— Собирай вещи. Я тебя перевожу.

— Куда? — я испугалась.

— В другую камеру.

— Что я такого сделала? — возмутилась я.

— Так, разговорчики, — ответил он, видя, что за нашей перепалкой наблюдает вся камера, — собирайся, приду через час.

Я чуть не плакала. Здесь мне было хорошо, камера для осужденных была большой и светлой, здесь была Наташа, и работа, и можно было не слушать смотрящую. Это был просто удар ниже пояса, только начнешь привыкать к чему-то и вот, пожалуйста, снова в дорогу. С траурным лицом я собирала вещи. Тетя Валя ликовала, и я заподозрила, что это она приложила руку к моему переводу.

Я волочила за собой сумку по коридору, ругая на чем свет стоит начальника и старую каргу тетю Валю.