Исповедь проклятого

Но можно действовать таинственно: периодически топать, дышать в затылок, завывать по углам. Чтобы они гадали – сквозняк ли это или же неугомонный призрак притаился где-то в стенах квартиры. По ночам они бы покрывались мурашками, кутаясь с головой в одеяло. И страх бы накапливался, постепенно нарастая.

А в одно прекрасное утро они бы рванули за священником. О, как бы я забавлялся, наблюдая за ним! Я представил, как он машет кадилом и приговаривает заученные стишки, ходит со свечкой в трясущихся от страха руках. А потом я бы задул ее. Он бы снова зажег ее, и я бы снова задул. И ничего бы он не сделал мне – я же не вшивый бес, а человек какой-никакой.

Но на счастье нынешних жильцов, они отсутствовали, и дожидаться их прихода в мои планы не входило. Шутки – шутками, но я пришел в мир живых, чтобы стать лучше.

– Совесть вам судья, – буркнул я, вылетая через окно на улицу.

Я пролетел мимо покосившейся скамейки, мимо вечно разбитого фонаря, который продолжают игнорировать, словно его не существует. Мимо обшарпанных серых домов. Газетный киоск заколотили досками после очередного поджога, а место под ним, единогласно признанное свалкой, завалили мусором. Люди по-прежнему швыряют мусор, где попало, хотя стоит его убрать – на том месте вырастут цветы. Природа всегда благодарит за бережность.

А вот автобусную остановку облагородили – обшили пластиком, лавочки попрочнее привинтили, чтоб хотя бы пару сезонов простояли. Интересно, сколько веков должно пройти, чтобы люди перестали гадить там, где живут?

В районе сердца что-то кольнуло, и я остановился. Взгляд встретился с аптекой. В одной из таких я приобретал снотворное.

Теперь я сомневался, что поступил правильно. И хотя жизнь в материальном мире все так же казалась чем-то вроде адского наказания за самые непростительные грехи, лучше бы я остался жить в Асперосе. Мой дух оставался бы свободным. Ему бы ничто не угрожало, потому что его бы питал и защищал Источник.

А теперь я против воли постепенно превращаюсь в арханта и не могу найти семью. Возможно, это все взаимосвязано. Я уже думал об этом раньше… Ведь так убедительно звучит догадка – проклятые никогда не встречают любимых в мире духов.

Одного желания их увидеть мне недостаточно. Что-то мешает.

А, может, они и правда отреклись от меня, решили оборвать все связующие нас нити. Там, на серой площади под звон колоколов мы простили друг друга, а затем они предпочли больше никогда и нигде, ни в одной из следующих жизней, не встречаться со мной.

Или я снова надумываю?..

Внутренний голос шептал, что не стоит искать родителей, опираясь только на обрывки памяти и не чувствуя уверенности. Это не обернется ничем хорошим.

Собравшись с мыслями, я пошел дальше, напомнив себе о том, что я прибыл в здешнюю плоскость прежде всего ради наблюдений. Стараясь прислушаться к интуиции, я медленно последовал вперед по широкой дороге.

Я прекрасно помнил, какие голодные чудища могут скрываться в переулках, поэтому был начеку. Да, у меня есть защитный перстень и я неплохо управляюсь с фата-гали, но лучше не нарываться на неприятности.

– Эй, погоди! – окликнул кто-то.

Развернувшись, я увидел растерянного мужчину в рваном перепачканном тряпье.

– Чего тебе?

– Нет больше сил питаться объедками, – он развел руками, – У тебя есть еда? Хоть кусок хлеба, а?

Похоже, он не понимает, что умер, не смотря на все происходящие странности. Его даже не смущало, что мы общались, зависнув над тротуаром. Он не замечал этого, как не замечал и других духов, то и дело пролетающих мимо.

– Я не бездомный какой-то. У меня есть работа, семья, все как у всех. Просто домой попасть не могу, – выпалил он, торопясь изложить суть, – Не соображу даже, где нахожусь. Ни денег, ни документов… А люди только мимо проходят, никто из них даже не остановился! Короче, мне нужно обратно, мужик, понимаешь?

– Я услышал тебя. Вот только ни деньги, ни документы тебе уже не пригодятся.

– Как это? – он уставился на меня.

– Тебе это все приснилось, а сейчас ты проснулся, понял?

Тот ошарашенно что-то пробубнил, почесал затылок и в следующий миг брови его взлетели вверх от прозрения.

– Я что, умер?

– Мертвым ты был, – я похлопал его по плечу.

И тут он расплылся в блаженной улыбке. Кинулся пожимать руку с благодарностями, а потом увидел, что мы парим. В его взгляде заблестел восторг:

– Я ж не понимал, хотя мог бы и догадаться! Но вот не разглядел сразу, ходил туда-сюда, милостыню просил! Всю жизнь представлял, что здесь встречают у золоченых ворот высокие фигуры, что-то спрашивают, за что-то осуждают, в общем – знать дают, что уже того… А тут вон как хитро устроено! Ясно мыслишь, чувствуешь, слышишь, двигаешься и говоришь, как раньше! Как же я мог понять, что мертв, когда оставался жив?

И он в голос рассмеялся.