Исповедь военнослужащего срочной службы

      Ну и заключительным аккордом во всей этой истории был случай с письмом, которое этот служака отправил своему другу, но умудрился неправильно указать то ли адрес, то ли индекс и письмо вернулось. Любопытные деды, пользуясь отсутствием адресата письмо распечатали (оставим это на их совести) и внимательно изучили сей манускрипт. Из письма значилось, что служба для этого бойца — сплошной рай. Он увлекательно описывал свои полеты на суперсекретном истребителе, рассказывал как гоняет всю казарму, метелит без разбору всех дедов, ходит по вечерам ловить рыбу на Москву-реку, а по вечерам к нему толпами приходят местные девушки. Деды были возмущены настолько, что после традиционной мануальной терапии заставили нашего героя пару часов сидеть с импровизированной удочкой из прутика, нитки и английской булавки над очком и "ловить рыбу", чтобы хотя бы что-то из его письма было правдой. Через определенное время он должен был орать на всю казарму "Клюет!!!" и изображать вытаскивание трофея рукой из очка. Внезапно пришедший в казарму старшина, услышав дикий крик из туалета, заинтересовался его происхождением и застал бойца за этим странным занятием, устроил разборку, но, когда ему показали письмо, долго ржал, никого наказывать не стал и сплавил рыболова на подсобное хозяйство. Ну да хватит об этом парне — ему и так досталось.

      В свободное время на полетах я всегда торчал в кабине своего или соседнего борта, расспрашивая технарей об устройстве того или иного агрегата, они охотно рассказывали, ток что через пару месяцев кабину 29-го я знал почти назубок, мог самостоятельно запустить двигатели, и, возможно, как мне тогда казалось, даже взлететь. С другими типами самолетов дело обстояло немного хуже. Техники из соседних эскадрилий неохотно пускали в «кабинет» и еще более неохотно давали пояснения.

      Летом полеты превращались в приятнейшую процедуру. Было тепло, около «высотки» росла живая изгородь из черноплодной рябины и мы поглощали ее горстями, отчего руки, языки и губы становились черными. Можно было расстелить чехол и валяться на нем, глядя в небо и мечтая о далеком, но неотвратимом дембеле. Мы ходили в легких темно-синих технических куртках и штанах, и технических легких туфлях. На голову полагался берет, но его никто не одевал. Все остальные времена года кроме начала осени и конца весны приходилось испытывать всякие неудобства, в основном погодно-климатические.

      Летчики наши всегда здоровались с технарями за руку, мы тоже не были исключением. Это было приятно. Несколько раз мы протаскивали на ЦЗ фотоаппарат «Смена» и делали паршивенькие снимки, хотя это строго запрещалось. Командир эскадрильи Александр Петрович Шишкин (отчество могу переврать за давностью лет) — интеллигентнейший человек, насколько это возможно для военного, смотрел на наши забавы сквозь пальцы, хорошо понимая цену здешних «секретов». Впрочем, когда снаряжалось дежурное звено или под самолет цепляли какую-нибудь спецштуковину, он честно предупреждал, что если увидит аппарат — пообрывает руки фотографу. Я даже как-то умудрился выпросить на пару минут у нашего комэски ЗШ-5 — это такой шлемофон защитный, и сделал несколько козырных снимков в кабине. Жаль, что пленку мы все же умудрились испортить слишком горячим проявителем. Большинство наших остальных летунов были исключительно мировыми ребятами, многие прошли Афганистан. Им было совершенно не зазорно заскочить в казарму в свободную минутку и срубиться с бойцами в настольный теннис, например. Мы же, как приходится с сожалением признать с высоты прожитых лет, вовсе не ценили такое отношение к себе. Есть такая поговорка: "Куда солдата не целуй — у него везде задница." Увы, отчасти это было правдой. Мы были отнюдь не ангелами.

      Хотя полеты были светлой стороной моей жизни, должна была быть и темная. И это были показы. Приезд очередной делегации на показ (демонстрацию) боевой техники оборачивался жутким гемором для всех, кто в нем участвовал и готовил. Честно скажу, что красить траву и пришивать листья к деревьям не доводилось, но вот белить снег — это было. Готовился какой-то жуткий мега-показ, должно было присутствовать высшее командование (какое именно — не уточнялось) и начался настоящий групповой мазохизм. Генералы с печатью хронического недосыпа на лице раздавали звиздюли полковникам, те в свою очередь майорам и подполковникам, далее страдали лица младшего офицерского состава, даже обычно клавшие на всех и вся прапора проявляли нечеловеческую активность в попытках заставить трудиться солдатиков. Российский солдат, как известно, чрезвычайно смекалист по части уклонения от какой бы то ни было работы, поэтому усилия начальства удваивались, утраивались, пока вожделенный результат не достигался хотя бы в первом приближении. Все это сопровождалось матом, криком и угрозами, вплоть до потери погон. Вот кому уж не была страшна потеря погон, так это нашим срочникам, которые не могли дождаться, когда же этот славный момент наступит.