Испытание

Хан зажал карты между пульсировавшим болью большим и двумя другими ноющими пальцами, затем приподнял их и, посмотрев вниз, обнаружил, что новая чип-карта дала ему ровно ноль очков. В нуле очков не было ничего особенного, за исключением того, что его прозвали «абсолютным нулём», потому что это был худший результат, который игрок в сабакк мог набрать без того, чтобы «подорваться». Безопаснее всего в такой ситуации было бы сбросить карты и позволить всем думать, что они правильно считывают его реакции.

Но победить Крефов, играя безопасными комбинациями, не получится.

Хан кивнул и сказал:

— Я в игре.

Игрок слева от него, Охали Сорок, при помощи Силы приподняла свои чип-карты в воздух, а затем осторожно зажала их тремя пальцами. Два других пальца на этой руке оставались негнущимися и оттопыренными, что свидетельствовало о томительной боли, которую она чувствовала из-за предыдущих травм. Как и Хан, джедайка-дурос сидела без ограничительных ремней в модифицированном кресле для осмотра, одетая в свободный лабораторный халат и опутанная сетью электродов и зондовых игл, которые записывали её мозговые волны и физиологические реакции во время дикой игры с Крефами, ставкой в которой была боль.

Братья хотели, чтобы Хан поверил, будто она была рыцарем-искателем и случайно наткнулась на «Базу-Прайм», где была захвачена мандалорцами. И, возможно, так оно и было. В конце концов, она с честью прошла импровизированную проверку личности, поправив Хана, когда тот заявил, что в последний раз они виделись на свадьбе Джейны на Корусанте. Свадьба, напомнила она ему, состоялась на борту «Королевы драконов II», а её там не было, потому что в тот день она и другие рыцари-искатели отправились на поиски Мортиса.

Наконец Сорок бросила свои чип-карты Мирте Гев, которая всё ещё выполняла функции крупье. Шина с носа Гев уже была снята, но её переносица теперь была искривлена, а глаза по-прежнему были опухшими и окружёнными синяками.

— Я пас, — сказала Сорок.

Гев кивнула почти что с сочувствием, затем повернулась к пыточному дроиду.

— Она всё ещё не уплатила ставку.

Пыточный дроид — тёмный шар, увешанный шприцами, клешнями и электрическими штырями — быстро подлетел к джедайке и вытянул иннервационную иглу. Сорок вздрогнула, но, отвернувшись, протянула левую руку дроиду.

Зная из предыдущих процедур, что электроинъекция не задержит игру, Хан позволил своему взгляду скользнуть мимо Гев к другой Охали Сорок, которая, казалось, была чем-то вроде слабоумной копии, над которой экспериментировали Крефы.

— А ты, Двойняшка?

Выпуклые красные глаза Двойняшки раздражённо блеснули.

— Меня зовут не Двойняшка, — сказала она. — Я Охали-Два.

— Как скажешь. — Хан взглянул на первую Охали Сорок, которая запрокинула голову и уставилась в потолок, пока пыточный дроид при помощи своих инструментов воспроизводил боль от вырванного ногтя. Затем Хан закатил глаза и снова повернулся к Двойняшке. — Ты в игре?

Двойняшка блеснула улыбкой, которая у человека показалась бы насмешливой. На дуросском лице она выглядела просто неуместно.

— А вы как думаете, капитан?

— Разумеется, в игре, — ответил он. — Зачем я вообще спрашиваю?

Двойняшка была одним из тех игроков, которые, похоже, не понимали, что сабакк — это нечто большее, чем риск. Она сыграла слишком много раздач и большинство из них проиграла, а после этого хвасталась даже незначительными победами, как будто выиграла Открытый чемпионат Центральных Миров.

Хан скользнул взглядом мимо Крейтеуса Крефа, который уже сбросил карты, к следующему игроку — темноволосому мандалорцу с тяжёлой челюстью по имени Бардуун. Одетый в один из тех комбинезонов на подкладке, что обычно носят под доспехами бескар'гам, Бардуун определённо выглядел достаточно уродливым, чтобы быть мандалорцем. Но им он не был — по крайней мере, больше не был. В нём чувствовалось что-то нездоровое, какая-то дьявольская злоба, слишком извращённая для человека.

А вдобавок он был чувствителен к Силе.

В данный момент Бардуун, используя Силу, удерживал свои чип-карты так, чтобы видеть их. Некоторое время он изучал карты — скорее всего, просто для того, чтобы заставить других игроков ждать. Наконец он опустил карты на стол и поймал взгляд Хана.

— Джонус Раам повышает ставку, — заявил Бардуун, называя себя именем, которое через трафарет было нанесено на грудную часть его комбинезона. — Джонус Раам повышает до… выжженного глаза.

Хану пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд и не убрать пульсирующие руки обратно на колени, но пот всё равно побежал по его лбу сильнее. Бардуун любил запугивать своих соперников по игре, поднимая ставку до какой-то новой пытки, которой ещё никто не подвергался.