Ханна Клейн виделась с мужем в лучшем случае один раз в день — вечером за ужином, если им обоим надо было что-то обсудить, да и то при условии, что дела не вынуждали его или ее уехать. Разлукой супруги не тяготились, хотя и обществом друг друга тоже.
Ханна вообще считала, что у них очень хорошая семья — крепкая, ориентированная на успех и вечная, как эмиссионный центр конфедерации корпораций. Они не ссорились, не волновались, не содрогались от глупых страстей. В их твердом и уверенном партнерстве не было места ни импульсивности, ни неуместной сентиментальности. Все проблемы в семье Клейнов решали спокойно, холодно и расчетливо.
Однако сегодняшний день внес некоторую сумятицу. Для начала охрана с КПП доложила Ханне, что ее супруг вернулся домой раньше обыкновенного. Вскоре, дворецкий сообщил, что герр Клейн прошел в свою половину и пребывает в… (тут он замялся, не зная, какое слово подобрать, чтобы отразить состояние хозяина и не преступить при этом границ дозволенного) в… несколько встревоженном настроении. А минут через пять позвонил камердинер Дитриха и сообщил, что хозяин заперся в кабинете, откуда слышатся… «звуки разрушительного свойства».
Ну и завершающим аккордом этих диких новостей стал звонок самого Дитриха.
— Ханна, я жду тебя в кабинете.
Он выглядел неряшливо — с небрежно убранными волосами, в расстегнутой рубашке, без галстука… Это только усугубило нехорошее предчувствие Ханны, у которой сегодня был «день здоровья и красоты» со всеми составляющими: визитами массажиста, портнихи, инструктора по йоге и расслабляющими спа-процедурами вечером.
— Дитрих…
— Я. Жду. Тебя. В кабинете.
С этими словами он оборвал связь. Ханна с некоторым недоумением смотрела на погасший голограммер и досадливо стучала ногтями по столу. Она давненько не слышала в голосе мужа столько плохо сдерживаемой ярости. Да, следовало пойти. Хотя с его стороны это, конечно, грубость…
Когда она вошла в кабинет, Дитрих стоял у окна и курил. Курил!
— Могу я узнать, чем спровоцирована спешка, из-за которой ты позволяешь себе вмешиваться в мой график? — с неудовольствием спросила Ханна, усаживаясь в кресло. — И перестань, пожалуйста, курить, с папиросой ты выглядишь пошло. Не говоря уже об этой табачной вони.
Никакой вони, конечно, не было, сплит-система работала великолепно. Однако Дитрих все-таки смял папиросу о дно пепельницы.
— Только что со мной связался Нейт Ховерс, — сообщил он супруге. — Изрядно
Удивление Ханна выдала лишь чуть дернувшейся бровью.
— Что ты ему ответил?
— А что я мог ответить? «Прости, Нейт, я знать не знал о планах собственного сына»? Следовало расписаться в своей беспомощности и признаться в том, что я не в состоянии контролировать этого недоноска? Извинился, конечно. Списал всё на порывистость, сказал, что Герард поторопился и что мы, разумеется, собирались сначала всё согласовать. Пообещал разъяснить сыну его неправоту.
Жена слушала, сложив холеные руки на коленях, а когда супруг замолчал, смерила его замораживающим взглядом:
— То есть ты
Ее голос прозвучал так холодно, что, казалось, окна кабинета сейчас же затянет инеем.
— А ты думаешь, Нейт бы поверил в мою непричастность и в то, что я даже не понимаю, о чём он говорит? Пришлось свалить идиотизм ситуации на торопливость Герарда. У твоего сына всё равно такая репутация, что поверят чему угодно.
— У
— Ханна, он, конечно, отщепенец и гаденыш, но он полезный гаденыш, — устало напомнил муж. — Его возможности в СБ выше, чем у кого бы то ни было из наших контактов там. К тому же он обходился куда дешевле других СБшников. Но эта выходка…
Дитрих подавился словами и замолчал.
— Мой дорогой, опомнись. Все проблемы этой семьи начинались с того, что ты хотел сэкономить! Черт побери, это же Ховерсы! О чем только думал Нейт, когда давал согласие! Сколько его дочери? Двадцать? Двадцать пять? Она ещё девчонка, о каком браке может идти речь?
Муж грохнул ладонью по столу и рявкнул:
— Эта проблема началась тогда, когда