Испытание. По зову сердца

Теперь Вера и Аня с нетерпением ожидали самолеты: ведь прилетят свои, а может, кто-то даже из близких товарищей. Вера, глядя на восток, туда, где за черной ломаной линией леса мерцали звезды, все время прикладывала руку к груди: за тонкой материей кофточки шелестели письма. Наконец послышался знакомый звук «У-2». На поляне одновременно зарделись все семь точек, и через несколько минут они запылали ярким пламенем. Вера увидела на тропе в кустах пленных и охранявших их партизан. Как только первый «У-2» отрулил в сторону, Вера и Аня, с разрешения Михаила Макаровича, побежали к самолету.

Прилетела Нюра Остапенко. Она узнала Веру и, поставив мотор на малые обороты, спрыгнула на землю.

Нюра радостно обхватила Веру, та застонала.

— Что с тобой, Вера? Ранена?

— Немного, — и Вера здоровой рукой обняла подругу. Нюра не выдержала, прильнула щекой к Вере и, целуя ее, заплакала.

— Что ты, летчица, успокойся. Тебе ведь сейчас лететь.

— Как же ты будешь, Верушка, с такой рукой? — шептала она вздрагивающими губами.

— Ничего, до морковкиных заговен заживет, — шутила Вера, хотя у самой от причиненной боли навертывались слезы. Она не заметила, как приземлился второй самолет. Эту летчицу Вера не знала.

Немного успокоившись, Нюра сообщила Вере, что полком командует по-прежнему Кулешов. Рыжов назначен комиссаром бомбардировочного полка, Валя Борщова и Тамара Каначадзе учатся на летчиков-истребителей. Вере было приятно слышать обо всех этих людях, с которыми прошло суровое боевое время, но ее интересовало и другое. И она спросила:

— А как Костя? Что о нем слышно?

— Костя уже летает истребителем на «Миге». На днях их полк перебазировался в район Шаховской. Сегодня утром, — Нюра понизила голос до шепота, — наш фронт вместе с Калининским перешел в наступление на ржевско-сычевском направлении. Сегодня в полдень туда на КП командующего фронтом к генералу Жукову летала Гаша Сергеева. Ты помнишь, какая она была нюня, а теперь такая стала разворотистая, что ты ее не узнаешь. — Она рассказала, что к вечеру наши прорвали первую, вторую и третью позиции фашистов и успешно продвигаются на Погорелое-Городище и Александровну. Полк Кости весь день летал через наш аэродром. «Теперь он, наверное, спит, чтобы завтра чуть свет опять лететь, — подумала Вера. — А вдруг не вернется?..»

Нюра как бы прочитала мысли Веры:

— С Костей все в порядке. Когда я улетала, их полк уже вернулся.

— Да? — непроизвольно вырвалось у Веры.

В самолет Нюры посадили гауптмана Вегерта, а в другой — ефрейтора Гудера. Вера второпях засунула за пазуху Нюре письма.

Пленных крепко-накрепко привязали к сиденьям.

— Фатерланд капут! Гитлер, ауфвидерзейн! Гут морген, русс! — кричали гитлеровцам партизаны.

Самолеты один за другим вырулили на старт, взлетели и растаяли в ночной синеве.

Потухли костры, но никому не хотелось уходить с этой поляны, где только что летчицы протянули руки тепла и надежды с Большой земли. Кто-то скомандовал:

— Семен, Кузьма, Петро! Взять мешки с почтой! А ты, Степичев, сделай, чтобы ни одного пятнышка от костров не осталось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

У шалаша девушек ждала Устинья, держа на руках спящую Наташку Хватову.

— Дорогие мои, меня приняли в партию... — начала дрогнувшим голосом Устинья. — А Наташку решили отправить к кому-нибудь подальше от фронта. А к кому? В чужие руки?.. У меня аж сердце защемило, и я подумала: вы ведь едете в глухомань, будете жить в деревне. Михаил Макарович сказал, что там есть свой человек, такая же одинокая женщина, как и я... Фронт будет далече, вот ей-то и сподручнее принять сиротку...

Вера чувствовала, как тяжело Устинье говорить. Аня взяла у Устиньи Наташку... В темноте послышались всхлипывания:

— Дорогие мои девоньки, как мне тяжко с вами расставаться, — склонила она голову к плечу Веры. — Родными дочками стали вы мне.

— Тетя Стеша, — Лида прильнула к Устинье, — я буду вам родной и так же буду вас любить и оберегать...

Улеглись, когда серпастый месяц уже был в зените. Намаявшись за этот беспокойный день, вскоре все заснули. Вера впервые спала рядом с маленьким существом, которое, прижимаясь носиком к ее груди и шепча спросонья «ма», не раз ее будило. Не спала лишь Аня: она волновалась за Василия, думая, как это он будет без нее?.. Заложив руки за голову, она долго смотрела в темноту леса. Потом встала и пошла в сторону землянок, где, как ей казалось, так же, как и она, не спал Василий. Василия в шалаше не оказалось, он был в это время в землянке у Михаила Макаровича, который наставлял его, как дальше держать о ним связь.

Заметив часового, Аня дальше не пошла, а, прислонившись к шершавой коре березы, замерла в ожидании. Время тянулось томительно долго, усталые ноги деревенели, и Аня опустилась у подножья дерева. Вскоре послышалось похрустывание валежника. Она встала и, накинув на плечи сползшую кацавейку, пошла навстречу шагам.

— Маша!

— Клим?

— Я, — Василий взял Аню за руку и повел ее по тропинке. — Милая моя, любушка ты дорогая. Как тяжело мне будет без тебя...