Испытание реализмом

Уже приоритетно: непосредственная авторская (здесь собственно композиционная) реальность романа «Гипсовый трубач» – начинаясь с классически: теургичного – (если не буквально креационистского) – утреннего света, «когда жизнь еще имеет хоть какой-то (именно тождественный с бытием! – П.К.) смысл» – очень скоро модернизируется в фигуру «амбивалентного мозгляка» (гл. «Третий дубль»): главного персонажа, Андрея Львовича Кокотова (как автора рассказа «Гипсовый трубач», а также письменного варианта сценария фильма и, конечно, многих историй: воспоминаний), и его же плодотворнейший спорный дуэт с режиссером Дмитрием Антоновичем Жарыниным (творцом и отдельных сюжетов)… Обе эти постоянно возобновляемые содержательнейшие формы: персоналии не менее органично разветвляются в неистощимого афориста Сен-Жон Перса, пикантных рассказчиков: обитателей «Ипокрении», среди которых, несомненно, выделяется лейтмотивнейший Ян Казимирович Болтянский, и просто номинально: в «бездарного конъюнктурщика и удачливого приспособленца» «Юрку Полякова» (гл. «Любовь и картошка»)…

Авторский реальный круг: бифуркаций – адекватно и амбивалентно – замыкается – при всей своей теургической: классичности – и ее по-настоящему не-а-сущих модификациях. Вплоть до Полякова: не Полякова – дубль… не 2… Не говорю о профессиональном, если не мастерском аспекте смыслополагающей теургичности писателя Кокотова и режиссера Жарынина, аспекте – опять же антиномическом – особенно в претворении Дмитрия Антоновича…

Таким образом, перед нами сокровенно: открывается – с линейно=привычной: одновременностью! – круглого окреста – множествен-n-ный (в n-ой степени) – бездонно: целостный – вид: как раз не-пред-ви́д-д-а́н-n-ая! – оригинальная невидаль – уже «просто-напросто» авторской реальности «Гипсового трубача», которая неслиянно: по-халкидонски-догматически! – соединяется в своей экзистенциально: теургически: персо-нажно-объемной и – живой – самобытности с заведомо полисемантической и постоянно-! – противоречивой: соткровен-n-о – истинностью, особенно в форме целого множества: почти поабзацовых! – оксюморонов… Вплоть до номинального все: ничто – «Юрки Полякова»…

6

В результате амбивалентно: заостряется и – разрешается – на страницах романа – едва ли не ключевая для мировой литературы XX– начала XXI веков проблема реальности: вымысла – во всей многозначности ее не-о: классических интерпретаций: от «монархической» (см. гл. «Лягушки райского сада») онтологической доминанты первой над вторым (см., например, начало гл. «Кто же отец?») и – до наоборот: не без собственно постмодернистских заклятий=абсолютизмов (см., например, концовку гл. «Зилоты добра»)… Налицо – оригинальная органичная амбивалентность – при постоянно уравновешенном подчеркивании «искусства» как «безумия, запертого в золотую клетку замысла» (гл. «Сосцы неандерталки»), как «всего лишь неверной тени жизни» (гл. «На сыро-матерной земле») – ради актуального предупреждения его нигилистических=реалистических редукций, вновь «внезапно» сказавшихся на постсоветском пространстве (см. гл. «Из истории урюковых революций»)… С передачей освежеванного привета катастрофе 1917 года…

Так уже собственно авторски н-е-а-суще: онтологически  – начал рождаться и бытийствовать: буквально по-гречески – генерировать действительно свободный роман Ю.М. Полякова – с антиномично-, да и «безумно-» – истинным «отвязыванием» (см. эссе «Как я ваял «Гипсового трубача»») от «реалистической иллюзии». И в этом глубинном фарватере продолжая великую модернистскую традицию «социалистического реализма» – до сих пор абсолютно: однозначно! – не понятого феномена советской культуры.

7

Принципиально и последовательно усугубляя амбивалентно: множествен-n-ую онтологию своего детища, Ю.М. Поляков в первой главе второй части («Коитус Леталис») уже явно постмодернистски и – точечно обыгрывает утренний «хоть какой-то смысл», придавая ему статус «метафизической», «параллельной» реальности: сна – с естественно: смертоносным соитием – по «любви»…

На поверку – воистину «безумно»: летальное и без преувеличения: как минимум – «страстное» (см. гл. «Роман в эсэмэсках») сопряжение: акдуализация! – ipsa бытийности и ее потенциала. Вернее, меонической всевозможности – в любой ее естественно становящейся сокровенности: откровенности… «Вагинальная», по удачному выражению Николая Переяслова, реальность в творчестве Ю.М. Полякова приобретает, без сомнения, тотально=пансексуалистический размах, но – с виртуальным, но – с убийственным – атрибутивным противосмыслом… Тем самым, н-е-а-суще усиливается сатирический гипер-удар нашего свободного романа наверно по кардинальнейшему гипер-порабощению современного человечества: «нормальным» сексом – его подлинно: подл-ИНН-ой – намертво – генитальностью: конца! И с ощутимо: эсхатологическим – оргазмом…

8

Та же антиномично: «безумно»: истинная – всеприемлемость бытия: небытия: все возможности – заключает в себя и собственно смерть: с ее тремя – мета-физически: триедиными!